Combat

Колышкин Владимир Евгеньевич

Как человек чести Хорнунг с ужасом подумал, что придется пожертвовать пальцем. Выручил Зальц. Он ел хубаб, обильно сочащийся маслом. Хорнунг смазал этим маслом палец, повертел кольцом, и оно ме-длен-но миновало побелевшую костяшку фаланга.

Базьяр сцапал кольцо и стал примерять.

– Дядюшка, дайте мне примерить, у меня пальцы тоньше, - сказал Каземиш-младший, шумно глотая слюну.

Базьяр по-собачьи ощерился на племянника и напялил наконец-то вожделенное кольцо на средний палец левой руки.

– Бессмертия...
– прохрипел он, повернул камень

справа налево и выставил руку вперед, - хочу!

Хорнунг полагал, что старый вояка прежде всего испытает силу кольца, и даже боялся коварства с его стороны. Но вояка оказался озабочен прежде всего своей старостью и вероятностью случайной смерти.

Метаморфоза началась сразу, как только прозрачный бриллиант стал кровавым рубином. Это походило на процесс кристаллизации, только в ускоренном темпе. Чрезвычайно ускоренном! Неизвестно, какие силы начали работу, но результат этой ужасной работы был виден отчетливо.

Красная искрящаяся волна трансмутации побежала по руке с кольцом. Базьяр хотел вскрикнуть, безмолвно открыл рот, но тут же закрыл его, успев судорожно вдохнуть последний глоток воздуха. Широко открытые глаза уставились на Хорнунга. В них не было даже боли - всего лишь удивление. Волна холодного пламени быстро охватила плечо, шею, и вот уже забронзовели скованные конвульсией челюсти, засверкал бронзовый лоб и сдвинутая на макушку треугольная шляпа. Еще какое-то мгновение жили глаза, но и они померкли, стали слепыми, как у статуи. В последнем порыве, скорее рефлекторном, Базьяр схватился живой еще рукой за сердце, да так и замер. Холодное пламя скатилось по ногам и ушло в землю, превратив небольшой пятачок каменной мостовой в металл, намертво спаянный со ступнями статуи.

Кавалер ордена Железного меча, блиц-полковник Гаэтано Каземиш Базьяр обрел наконец вожделенное бессмертие. Теперь он присоединился к сомну великих воителей, стал одним из них, как Саргон, Наполеон, Александр Македонский, Чингиз-хан, тоже мечтавших о бессмертии.

Если особо не придираться, позу вновь отлитой статуи можно было принять за величественную. Базьяр стоял, простерев руку к горизонту, другую, - приложив к сердцу, словно всем людям желал счастья и видел своими слепыми глазами, где оно находится, и указывал туда дорогу.

Племянник был ошеломлен дядюшкиным внезапным возвышением. Как, впрочем, и все остальные, все, кроме Хорнунга. Видя, что хозяин мертв, а в этом уже не приходилось сомневаться, охранники решительно сели в свою машину и умчались прочь.

Хорнунг огляделся и заметил, что площадь теперь действительно обрела законченный вид. К центру притяжения стали стекаться люди. Подъехал автобус с туристами, возможно, даже это были туристы с круизного лайнера "Впечатление". "Вы не знаете, кому поставлен памятник?" - спрашивали наиболее любопытные из них. "Очевидно, это какой-то местный общественный или политический деятель", - строили догадки другие.

Сконфуженный гид лихорадочно листал свою электронную записную книжку и безрезультатно совещался с водителем автобуса.

– Памятник надо было вознести на пьедестал, - сказала одна

умная туристка.

– Вы слишком требовательны к малоразвитой культуре, - заступилась за местных жителей другая туристка.

– Нет, - сказал сопровождавший их мужчина, - Это сделано специально. Чтобы он был ближе к народу.

Такое предположение многим понравилось, и все стали фотографироваться на фоне монумента, рядом с монументом и даже фамильярно обняв его за бронзовое плечо. Но были примеры более почтенного отношения к бессмертному. Какая-то девушка сняла с себя большой венок, сплетенный из райских цветов, и повесила его на шею статуи. Кто-то положил цветы у бронзовых ног. Вот так и рождается культ, подумал Хорнунг.

– Что же вы теперь намерены делать?
– спросил он обескураженного племянника, от былой гордости которого не осталось и следа.

– Не знаю, - ответил тот печальным голосом.
– Без дядюшкиной поддержки меня съедят его завистники и противники...

– Иди ко мне в помощники, - сказал Фалд, - я научу тебя полезному делу. Если шкипер не будет возражать.

– Хорнунг замялся, хотя и чувствовал свою вину перед бедным племянником.

– Мне он не нравится, - процедил сквозь зубы Зальц.

– Нет, спасибо, - сказал Каземиш-младший, - я, наверное, останусь здесь. За дядюшкой буду присматривать. От птичьего помета его очищать. А то их тут вон сколько летает, и все гадят... Продам космический тягач... или буду сдавать его в аренду, начну свой бизнес. Здесь, оказывается, жить можно, вопреки вранью департамента пропаганды.

Племянник, не прощаясь, скрылся в пестрой толпе.

Из последней реплики бывшего офицера центавриане поняли, что для великофриканца, при всей их любви к выспренним восклицаниям о служении родине, прикарманить народное достояние так же просто, как выпить стакан воды.

Дурной пример заразителен. Поэтому Хорнунг с меньшими угрызениями совести, чем ожидал, подошел к статуе и снял с её пальца кольцо Улля. Кольцо, как и предполагалось, легко поддалось.

– Вы позволите?
– сказал, протягивая крохотную ладошку, какой-то маленький седобородый человечек, подошедший незаметно.

– Что вам угодно?
– спросил Хорнунг.
– Кто вы такой?

– Мне угодно получить назад кольцо Улля, - тонким голоском ответил человечек, - ведь оно вам больше не нужно, я полагаю. А зовут меня Альвис, не узнаете?

– Бог мой! Альвис?
– удивился капитан "Орла", узнавая премудрого карлика.

– Бог - Один, а я всего лишь его слуга.

– Привет, Альвис, - Хорнунг осторожно пожал хлипкую ладошку гнома.
– Вот ваше кольцо, в целостности и сохранности. Можешь передать его своему хозяину и в придачу мои слова благодарности.

– Обязательно передам, - ответил Альвис, надевая на крохотный пальчик явно большое кольцо.

Капитан вдруг засмущался, хотелось сказать гному какие-то добрые слова, но ничего в голову не приходило. Но Альвис и так все знал и понимал без слов и мудро улыбался. Он знал даже то, что Хорнунг узнает лишь через несколько дней.