Control your emotions
Шрифт:
– Да, знаю, – нетерпеливо оборвал её Гарри. – Вот только я не могу оставить Рона.
Слова душили, закутывали. Хотелось опять кричать и плакать. Но зачем? И кому нужны эти немощные бедные крики?
– Дамблдор хотел, чтобы мы…
Она зря это сказала. Злость и ненависть обрушились на Гарри так, как будто никаких других эмоций он никогда не испытывал. Последняя капля. Смерть Дамблдора стала, видимо, последней выжатой из сознания каплей счастья. Гарри со всей силы ударил кулаком в массивный ствол дерева, росшего рядом уже много веков. До разодранной кожи на костяшках и крови. Ушел. Подальше от слов, подальше
День прошел в измученном молчании. Гермиона нервно переминалась с ноги на ногу в одном месте не меньше часа, перебирая в руках подол свитерка. Потом смахнула вновь выступившие на глазах слезы и пошла к дальней защитной черте. Гарри молча сидел у могилы друга. А Драко…
Он ненавидел себя. Он ненавидел её. И чья это была вина, уже неважно. Уже совсем неважно, потому что смысла эта глупая идея больше не имела. Всё это было впустую, абсолютно всё. И о чем они думали, несколько подростков, простые школьники, которым в самом деле далеко до настоящих, стоящих волшебников. Всё сводилось к тому, что их поражение видно и слепому. Это поражение зависло вонью в воздухе, его можно кромсать ножом и раздавать на благотворительных акциях. В свои обычные 17 они стали старше на жизнь. На целую жизнь, незаконченную и проклятую. Жизнь, что они получили взамен закопанной в землю жизни Рона.
Малфой плавно подошел к Гермионе, по пути срывая с пожеванного ветром дерева одинокий желтый лист. Вертел его в руках, чтобы хоть как-то успокоиться. Холодный ветер сушил глаза, заставляя моргать так часто, что казалась, он плачет. Лучше бы плакал. Рыдал бы, как она. Бился головой о стену, сотрясался в рыданиях, хотел покончить с собой. Но этого не было. Не приходило отчаяния, смирения. Простая дыра в груди. Рваная, исколотая, избитая рана прямо там, в сердце, замурованная под слои мышц и сосудов.
– Нам…мы…
– Просто уйди, Драко.
– Я знаю, что ты…
– Не сейчас.
Её голос похож на каменную стену. Холодную, неприступную стену из грубого нешлифованного камня. Такую стену не разрушить. Не подступиться даже.
– Гермиона, выслушай…
– Не. Надо. Ничего.
Малфой схватил её за руку и развернул к себе. Короткий, тихий, больной вскрик, потерянный в шуме ветра. Гарри их не видит и не услышит, он слишком далеко, там, у сырой от дождя могилы. Молится и плачет.
– Выслушай меня, – он вжал девушку в ствол дерева и с силой вцепился в хрупкие плечи.
Она попыталась вывернуться. Уперлась руками в его грудь, отталкивая от себя. Жалкие и бессмысленные попытки. Сил даже просто идти не хватает, а уже тем более сопротивляться кому-то. Безликие, ненужные движения. Он убивает взглядом. Этого вполне хватит. Он так близко. Он слишком близко для того, чтобы просто говорить. И это неправильно – сейчас ждать от него поцелуя. Но тело ноет, каждая клеточка жаждет прикосновения. Мучительного, жаркого, изнывающего.
«Дотронься до меня».
– Ты сама знаешь,
Она оцепенела, вглядываясь в стальные серые глаза. Приторный взор метался из стороны в сторону, словно пытаясь найти ещё одну причину, выжать всю ненависть, чтобы потом хорошенько дать сдачи. Словом, одним словом убить.
– И ты причина, по которой я всё ещё жив, – Драко уже дышал ей в губы. – Всё могло быть настолько просто, настолько правильно в моей жизни и в твоей. Это была твоя вина, ты вторглась в мою жизнь. Я никогда никому так не открывался, не доверялся искренне. Ты научила меня любить и жить, а я… Я позволил тебе стать частью моего одиночества, моей боли. И вот за это я действительно прошу прощения.
Он отпустил Гермиону, развернулся и пошел прочь. Туда, к залитой слезами песчаной гробнице. Всего пару часов здесь, в чертовом лесу, а кажется, что прошла целая вечность. До тошноты противно это место. Это уже клеймо: здесь умер Рон. Невыносимо.
Мраморные камни у извилистой речушки были похожи на вылитые из синильного стекла статуи. Словно так и задумано. Словно так и должно быть. Всё по правилам, всё по плану. Казалось бы. Но это не так, сколько не доказывай себе обратное. И ничего не изменишь. О чем бы ни шла речь, в маленьком мирке нескольких школьников ничего пока не изменится. Не сможет измениться из-за чувства вины и неизвестности. Можно снова и снова перелистывать в голове прошлое, но помощи от этого никакой. Вообще никаких подсказок о том, что делать дальше. Это не было предусмотрено в гениальном плане. Выходит, он был и не таким уже гениальным. Чертовы планы, что всегда летят насмарку.
Чистая, кристально чистая вода теперь размыта кровью. Грязной кровью, что капает с ладоней Гермионы в ледяной поток. Откуда на её ладонях кровь, это неважно. Она все равно уже ничего не вспомнит о глупой битве в доме у друга. Как он там?
Крови становится меньше, но она все равно есть. Въелась багровыми пятнышками в подушечки пальцев и не хочет вымываться. Пару раз студеные брызги на бледное лицо, и становится немного легче. Немного. Ненадолго. И боль потихоньку утихает, перестает дикой гадюкой гнобить нутро ядом.
Мысли беспощадно роются в голове, как в забитом вещами шкафу. Слова и фразы клубятся под потоком пыли, как ненужные никому игрушки. Игрушки из прошлого – никчемные воспоминания. Эти жалкие мотивы справедливости и доброты осели густой жижей глубоко внутри, хозяйничают в сердце, дерутся и отбирают друг у друга игрушки. Добраться бы до них и хорошенько навалять по заднице, чтоб знали. Глупые, несносные и маленькие. За что они дерутся? Да они и сами не знают. Улыбка медленной змеей пробирается к губам, впиваясь своими клыками в тонкую кожу, прокусывая её и впрыскивая в окровавленную ранку смешливый яд. Улыбка въедается в губы и становится слишком кривой, чтобы быть настоящей. Хочется выдрать эту улыбку, сорвать её с лица вместе с ртом, да только потом будет очень больно. Лучше так, с приевшейся змеиной усмешкой.