Cosmopolitan

Костылева Елена

раньше я не могла так долго пум пум пум слезы тахикардия смерть начинает и проиграет я не боюсь и я продолжаю ласточка носорог орхидея маленькии деревянныи безумныи («Анальный секс в гостинице „Октябрьская“»)

Тело лирической героини оказывается метафорой ничто, сохраняя при этом перформативные атрибуты реального объекта. Так же в качестве объекта, телесно, существуют found-фрагменты – но материализуюсь не риторически, а аффективно – в сознании читателя. Непрепарированное помещение в текст имен и образов создает художественное пространство, позволяющее прочувствовать, одновременно, метафорическую иллюзорность, отчужденность лирики и эффект иммерсивной включенности в текст – необходимый для рефлексии метафизических основ реальности.

Чтобы уточнить тип интерференции дискурсов Костылевой, важно сопоставить «Язык насилия» с концептуалистским текстом Станислава Львовского, переосмысливающим конфликт в Южной Осетии в августе 2008 года, – «Чужими

словами» 5 .

Львовский сталкивает болтовню из ленты Facebook 6 и историко-культурные ассоциации лирического субъекта, мотивированные равно новостной повесткой и дискурсивным опосредованием его bubble – пока коллеги квасили на могиле обстоятельного немецкого балабола (Канта) и по другим поводам. Россыпь small-talk Львовского намекает на дискуссию об адекватности колониального вмешательства большого государства в перманентный региональный конфликт, развернутый на территории соседа, она подменяет собственно художественное высказывание, но не этическое суждение – Львовский выстраивает поэтику информационного шума, воспроизводит коммуникативные ситуации, должные говорить сами за себя и создавать дискретную контекстную среду друг для друга, чтобы на поверхности дискурсов, в их хаотичности и бессвязности найти правду, которая не побеждает (в этом тезисе есть снятие поэтической ответственности перед реальной ситуацией), а просто остается, когда прочее уже разбазарено (так остраняется сама техника создания текста «Чужими словами», конструкция которого позволяет найти эскапистские языковые ниши для художественного высказывания). Таким образом, текст Львовского предполагает герменевтическую парадигму чтения, критическое внимание по отношению к поэтическому тексту, продуцирующее этическую и/или эстетическую интерпретацию прочитанного. Поэзия Костылевой склоняет скорее к противоположному герменевтике критическому жесту, к тому, что Сьюзен Сонтаг называла эротикой искусства 7 . Костылева не использует готовую поэтическую модель, одну из политически ориентированных постмодернистских техник; ее поэтика предполагает создание ситуации чрезвычайного положения, когда эмансипаторное поэтическое высказывание не может не обладать политической прагматикой. Задача читателя заключается в том, чтобы найти точки разрыва распадающегося ежеминутно мира, через которые образность источается во внешнюю реальность, распознать перформативную риторику ее текстов.

5

Львовский С. Чужими словами // OpenSpace.ru. 2008. 29 августа.

6

Входит в компанию Meta, признанную в Российской Федерации экстремистской организацией.

7

Сонтаг С. Против интерпретации / Пер. с англ. В. Голышева // Сонтаг С. Против интерпретации и другие эссе. М.: Ад Маргинем Пресс, 2014.

Метод Костылевой, ее модернистское сопротивление продуцируют поэтику, эмансипирующую метафорическою образность, интимные интонации и – лирического субъекта. Читая тексты сборника, мы можем не вполне понимать «что», не в точности представлять «как», но всегда чувствовать «кто» говорит. Поэтические тексты оказываются документализацией невозможного экзистенциального опыта субъекта, наблюдающего будто сквозь прозрачный стеклянный занавес собственное художественное воплощение. В бликах стекла он различает исчезающие объекты обыденной речи, политического дискурса, социального насилия, в просветах – пустоту образов, создающих априорную иллюзию метафорического пространства. Несмотря на эфемерность опыта, лирическая пустота не истощает, не дезавуирует субъекта, она делает доступным опыт чувствования диалектической негативности литературы, уничтожающей эмпирическую реальность, инерционную дискурсивность, не предлагая взамен ничего, кроме цельных фрагментов опыта, существующих в препарированных условиях художественного.

Елена Костылева пишет актуальную поэзию, звучащую метафизически. Она смешивает, кажется, с трудом сводимые техники и методы письма, сочетая искренность и концептуальность, интимность и цитатность. Поэзия Елены Костылевой перестраивает не сам дискурс, а условия существования (лирического) субъекта в дискурсе. Наведенная резкость образов, их откровенность переопределяют чувственную ориентацию читателя в моменте. Модернистская атональность, часто воспринимаемая как режим аффекта, служит для Костылевой полем глубокой рефлексии, тонкой поэтической работы, автофикциональных инсайтов. Ее лирика, подобно звуковому потоку, переводит наши обыденные представления, свойственные нам способы репрезентации, нашу знаковость и дискурсивную зависимость, в комплекс сил и ощущений – не расщепляющих реальность на эскапистские уголки и лоскутки, а представляющих мир и дискурс как таковые.

Дмитрий Бреслер

«мы с тобой как не может кончиться воздух…»

мы с тобой как не может кончиться воздухкак вещество материи бесконечнодвижение дней непрестанно как света движенье тывходишь как солнцея говорю о о твои жерлая опою эту свою жаждуя воскурю жертвенное без жертвыкак это уже было однаждыприкосновение к жерлу вулканасегодня война, а переговоры завтракровь как война одна доброго ранкуэто ни ожидаемо, ни внезапно

«Еще до войны…»

Еще до войныМы стали с тобой целоваться, как старики:Лоб, вискиПробовалиНе

получалосьТут тяжело, холодно, сплю в одежде, снова пишу стихи,Но хорошо: свободно

«еще один житель поселка … рассказал……»

еще один житель поселка … рассказал…еще одна жительница … рассказала…житель города … рассказал…тесть, зять, сын, муж, ребенок, свекровь не рассказалиподруга не рассказалабабушка с дедушкой не расскажутникогда не рассказывалино и того, что они рассказали, было довольно,чтобы знать наизусть, как дорогу до дома: п…т ветеран на уроке мирап…т как дышит старый насильник алкаш сердечник физрук мент охранник афганец грязный урод скотина хрипло и долго

«все происходит на даче во время обеда…»

все происходит на даче во время обедая говорю нас всех гонят на боинюкто тебя гонит куда – (возмущенно, мне) Машаменя вот никто не гонит на боиню, – говорит Ольга Петровна,наоборот, я живу прекрасно,я не перестала есть мясо, но стала хуже его готовитьОльга Петровна прочитала Кутзееон написал, что те, кто кушают мясо, не замечают, что происходит Освенцимя говорю наш дух томится в неволе это все прутья однои решеткино в общем зачем это все говорю непонятно

«и вот значит подходит к моему Мишке или моему Пашке…»

и вот значит подходит к моему Мишке или моемуПашке некто в черной рубашке и говорит убью тысейчас умрешь – звучит как правда, но это ложьпотому что подходит татарин Дамир к п…дору Сашеи говорит эй, еврейчиксам-то он кто – вопрос х…ый,хорошо, попробуем снова.к моему Мустафе подходит злобный израильскийортодокс-милитарист, надо придумать где это всепроисходит – скажем, в Германии исти говорит то же самоеесли меня сильно обидеть, я начинаю отмахиватьсярукой и говорить черт с ним, черт с нимно иногда говорю, как бабка – убить малозапретить это слово, тогда придется всего Шекспира,снова х…во, х…во сноваи вот к моему Мишке подходит и говоритМишка внутри и снаружи горитМишке бросается в голову кровьМишка спасается, но не нападаети Мустафу злобным вечером в Диком полерусский кинг-конг бутиратный заточкой колетстраны ведут себя как два удава и кроликкролик одинкролик значит, что все хорошои его не спросили, а режут живьемповезло этому моему Сашкежить в вавилонско-пизанской башне в процессе еенаклона и окончательного падения в пропасть идейо том, кого еще надо убитьувезти отсюда, замучать тамчтобы она могла стоять вертикальночтобы народу было нормальновкусные колбасы из нашего мяса Гоша.

*

фалличность идеи как таковойчьей-то чужойи наш, Гоша, с тобойпокрытых травой через тридцать лет ограниченныймертвый сюжет, наша слабая дохлая жизнь посравненью с идеей убить … – о,наших обид раскаленный остовслава россии Гоша позволь себе эту малостьгрусть безнадежность нежность к твоим жидамэто ты самнет Гоша это не штырит не штырит нет – это я говорютебе мертвый.этот Дамир еще спрашивал Сашу – скажисвое настоящее имя 2009

«год…»

годкак разговор с варварами где-нибудь за морямихлеб, вода, – вот такои язык,числительные, привет, пока, почему так долгопочему нужно так долго ждатьчтобы заговорить на своем языкеликуя и забываявсе кроме lick lips liquids лопастеи крупных крылатых существ в глубине головыумеющих лишь умирать мелькать блекнутьпотому что господь ничего не сохраняет