Цунами (др. изд.)
Шрифт:
– Что это за чудо, господа?
Сибирцев выкрикнул приветствие. Всадник в ответ снял шляпу и с сомкнутыми устами тут же дал шпоры коню.
Накахама в последний раз сегодня в мексиканской шляпе. Возвращенным на родину японцам, из тех, кто унесен был ветром и волнами, правительство приказало подтвердить старое правило. Запрещается носить чужеземную одежду и делать варварские прически. Велено Накахама переодеться в японское платье целиком. Запрещено шить одежду и седла американского образца. Но унесенным морем теперь разрешается возвращаться и снова считаться японцами.
… Пришло распоряжение, по которому запрещается Накахама Мандзиро разговаривать с иностранцами.
119
Англичане-варвары.
– Кто этот американец?
– Откуда вы его знаете? – спрашивали Сибирцева юнкера.
Ночевали в городке Нумадзу, и утром черные ленты отрядов свернули с императорской дороги и сразу стали подыматься по крутой, узкой дороге в скалы, между лесов на горе.
Среди роскошной растительности Алексей Николаевич шагал в могучей колонне красавцев матросов. Как все-таки их подобрал Путятин! Ни один художник не создаст подобной картины, какую адмирал составил из живых людей!
Алексей Николаевич подумал, что сам он без чувства и вдохновения никогда ничего не совершит. В наш век легкого практицизма?
Сибирцев шел в гору легко, в ногу, слитно с колонной.
Где-то за горами лежала бухта Хэда, круглая, как всякий кратер. Затопленный кратер вулкана, опустившегося на дно моря. Коса отделяет ее от океана. Идем туда трудиться. И – на войну! Все остальное выбросить из головы.
Миновали маленькую деревеньку, с террасами для риса, которые, как ступеньки лестницы, уходили в гору.
Дальше начались сплошные горы. Подъем крутой. Теперь тяжелый путь. Да где-то за этими горами бухта Хэда.
Эгава раздумывал о событиях, происходящих в мире. Стирлинг ходит около Японии. Почему английский флот может прийти в Нагасаки и требовать выгод? Почему же японский флот не сможет прийти в Лондон и попросить себе побольше хорошего места в красивой Англии для японцев, жить на берегу Темзы? Англичане, как и американцы, все советуют, чтобы мы скорей занимали Сахалин, где похолодней и пострашней живется, хотят, чтобы мы с русскими подрались, а жили с айнами и чтобы нам нашлось военное занятие. А почему же японцам не желать жизни в теплых и красивых странах у берегов теплых морей? И вместо айнок разве не захотят японские богатыри посмотреть тех красавиц, которых показывают на картинках американцы?
Только потому все это, что у японцев пока нет флота и нет широких континентальных мыслей, свойственных людям континентов.
Нет особого труда уничтожить морских воинов Путятина, а раненых посадить в клетки и морить. Так хочет князь Мито. Если эбису станут храбро сопротивляться и убьют тысячу воинов, то вторая или третья тысяча осилит их. Сажали раньше в клетки тех, кто смел спасаться! Но это прошлое, отсталое и отжившее. Если уничтожат прошлое,
Капитан отдал команду. Пошли тише. Сам капитан вспотел. Светлые брови с желтизной проступали четче на красном лице. У него крепкие нервы, но горячий нрав. Он видит все недостатки, но всегда сдерживается, поэтому свирепое выражение не сходит с его лица, даже в горах Идзу.
– Для нас сложность не в Японии, а в том, что у берегов англичане, – говорит он адмиралу. – Они хотят уничтожить нас!
– Любой ценой, – подтверждает Мусин-Пушкин.
Накамура кивает головой.
– И вдоль берега уже идут английские корабли… – говорит капитан. – При этом японцы за нас. Но надолго ли? Настанет время, когда мы построим корабль, что будет тогда? Мы помогаем создать здесь новую, другую азиатскую Англию?
– Война англичан – это не война народа, – говорит Путятин. – И они это понимают.
Адмирал в эти дни загорел. Глаза потухшие, он трогает раскрытыми пальцами лоб, словно хочет снять с него маску.
– Вы идете в Хэда в хорошее время, – говорит ему, шагая рядом, вспотевший Накамура, – сейчас там тепло, скоро будете встречать весну. Скоро и здесь, в горах, зацветут горные сливы…
Шли в неизвестность. Еще нет договора, ничего не подписано, никакие обязательства уважать международные законы никем на себя не взяты. Только матросы, именно они, были странно уверенны. Они шли, как по стране друзей, словно любовью и уважением был усыпан их путь, а не строевщиной и битьем их по морде, как ни усердствовали офицеры.
Черная лента моряков подымалась в таинственные, лесистые горы полуострова Идзу. Между вершин в желтых зимних деревьях мелькнула синяя стена моря Идзу.
КОММЕНТАРИИ
ЗАДОРНОВ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ родился в Пензе 5 декабря 1909 года в семье ветеринарного врача. Ребенком его перевезли в Читу, позже семья переехала во Владивосток. Как рассказывал писатель, Владивосток – с его сопками, бухтами, кораблями, шумной портовой жизнью – произвел на него такое впечатление, что с тех пор, где бы он ни жил, «голова его была как бы повернута в сторону Тихого океана». В молодости занятия его были разнообразны: работал в газете, служил актером во Владивостокском театре, писал очерки о строителях Комсомольска-на-Амуре. В 1946 году Задорнову пришлось обосноваться в Риге, где и прошла его последующая жизнь.
Его литературное творчество началось с большого романа «Амур-батюшка» – о русских крестьянах-переселенцах, которые во второй половине прошлого столетия двинулись с берегов Камы на Восток. Роман получил широкую известность, а автор в 1952 году был удостоен Государственной премии. Потом были другие книги: «Далекий край», «Первое открытие», «Война за океан», «Капитан Невельской». Но тема этих произведений одна: освоение Дальнего Востока, человек – в экстремальных ситуациях, отношения России с Англией, Китаем, Японией, другими странами мира. Николай Задорнов еще в советские времена открывал читателю яркие и почти не известные фигуры русских государственных деятелей, капитанов и мореплавателей. Достаточно назвать имена капитана Невельского, адмирала Путятина, сибирского губернатора Муравьева. В чем-то он следовал за Николаем Гумилевым и Джеком Лондоном, создавая героев-романтиков: сильных мужчин, прекрасных женщин, людей безудержных, яростных и устремленных.