Цунами
Шрифт:
Большая рыбацкая джонка с разлета насела на канаты обоих якорей и на бушприт, сломила утлегарь, [83] снесла блиндагафели [84] и сама застряла. Крепкими канатами «Дианы», державшими якоря, ей срезало мачту и снасти, разворотило борт, он вспух, джонка оседала, доски ее лопались и стреляли. И сразу же в нее врезалась другая и рассыпалась. И обе превратились в груду обломков, которую тут же разнесло по воде.
Матросы с русленей и из портов бросали японцам концы, но рыбаки не трогали кинутые им веревки.
83
… сломила утлегарь… – Утлегарь – рангоутное дерево, продолжение бушприта.
84
… снесла блиндагафели… – Блиндагафели – наклонные реи под бушпритом.
Еще одна джонка, поменьше первых, ударила в форруслень и сразу рассыпалась. Молодой японец, лежа на спине, обхватил обломок раскинутыми руками, как распятый. Шкаев, стоя с веревкой, накрученной на руку, размахнулся и кинул ему конец. Веревка упала почти на грудь японцу, но он не пошевельнулся и не взял ее. Исподлобья, плывя на спине, холодно и тяжело смотрел он черным взором на матроса.
– Бери! – закричал Шкаев яростно.
Шкаев стал обвязываться. Но молодой рыбак показал рукой в сторону берега, а потом быстро провел себе по шее, как бы показав, что ему отрубят голову, если матрос его спасет. И прежде чем Шкаев прыгнул, крутая воронка втянула японца, раз-другой в мутной воде мелькнула бритая голова.
– Ребята, что же это… с сердца рвет…
– Спастись боятся…
И вдруг Сизов, обвязанный веревкой, кинулся в воду. Он отвел своими огромными руками мусор и обломки и ухватился за плывущую крышу с лежавшей на ней плашмя какой-то маленькой женщиной. Сизов вскарабкался на крышу. Матросы подтянули его за веревку. Он поднял японку легко, как перышко, и передал ее на борт товарищам.
Это была маленькая пожилая женщина с крепкими ногами. Она дрожала от холода и страха. На нее надели матросскую просмоленную куртку.
– Эбису?! – вдруг в ужасе закричала она, приходя в себя.
Японка кинулась к борту, увидела погибший город, вскинула к небу руки и в отчаянии стала кричать, потом хохотать и рыдать…
– Бабушка, бабушка… – пытались утешить ее матросы.
– Что за люди! – с обидой сказал Сизов.
Он поморщился от удивления. Перед ним на палубе стояли двое измокших японцев.
– Этот сам схватился. А вот этого едва затащили… Его крести, а он – пусти! – рассказывал Маслов.
– Да что это там такое? – закричал адмирал. – Руля не слушается! – оборачиваясь, сказал он подвернувшемуся Сизову.
– Степан Степанович, руля нет! – кричал с кормы Елкин.
– Руля нет… – передал Пещуров.
– Мы без руля, – подходя к адмиралу, спокойно доложил Лесовский.
«Сломлен утлегарь, кажется, трудно будет поставить косые паруса… Но надо как-то управляться!» – подумал Путятин.
Море покраснело, остров посередине залива становился все выше; подымая из-под воды мокрые стены, он плыл все быстрее навстречу кораблю.
Два якоря не держали. Люди крестились и поглядывали на адмирала. Всем известна была его богобоязненность. «Если началось светопреставление, то он бы знал…» – полагал Сизов. Но адмирал с самого начала землетрясения еще не перекрестил лба. «Однако не спасти ли еще кого!» – подумал матрос и для удобства
Все видели, что «Диану» тащит вместе с якорями и вот-вот ударит о скалы. Сплошная масса крыш и обломков судов и жилищ с людьми, цеплявшимися за все, за что можно, неслась за фрегатом и вокруг него: казалось, уносило весь город, как бревна в сплав на реке.
– Привязать форстаксель! – отдал приказание адмирал.
Маслов, Шкаев, Сизов и Букреев с товарищами побежали на бушприт. Фрегат не слушался руля, его все несло к скалам. Вон зелень в их серых расщелинах. Фрегат волочит за собой якоря, а вышколенные матросы привязывают стаксель. При ударе погибнут все сразу. Сейчас бушприт врежется в стену.
– Убрать людей с бушприта! – громче обычного приказывает Путятин.
Удар теперь неизбежен. Офицеры, яростно размахивая руками, кинулись сгонять матросов с бушприта. Матросы схлынули на палубу и стали сбрасывать с себя одежду, готовясь спасаться вплавь. Расстегнул, глядя на них, рясу отец Василий.
Остров подымал из уходившей воды вороха ползучих ветвей с наловленными грудами водорослей и стекающими потоками воды. Люди закрывали лица руками. Высокий красивый матрос Сизов смотрел на мчавшиеся к фрегату острия со спокойной усмешкой.
Адмирал что-то объяснял Можайскому, тот, с надеждой глядя на него, изо всех сил налегал с двумя матросами на подобие руля на корме.
Вода вдруг стала заглатывать стены острова. Фрегат задрожал, и все посмотрели на адмирала и капитана, как бы желая видеть, ободрены ли они. Евфимий Васильевич все еще не перекрестился. Адмирал, который обычно часами проводил время за молитвами, как богаделка, с самого начала землетрясения не помолился, и это всех ободряло.
– Пронесло! – громко сказал Сизов.
Между фрегатом и близкой стеной в зазубринах, лианах и водорослях подымалась волна. С яростным криком, высвистывая как соловьи, метались по лианам перепуганные обезьяны.
Фрегат понесло обратно к берегу, повернуло его несколько раз, как корыто, выхваченное из рук прачки в половодье, и стало крутить. Корму пронесло у каких-то рифов. Канаты от невыбранных якорей свились в толстейший жгут. Нос поворачивало медленно, а корма по огромному кругу понеслась как бешеная. Вокруг, как в панораме, все быстрей двигались горы с ходившими на них огнями, столбы дыма курились по скалистым гребням, вырываясь с пламенем из трещин в горах. Солнце в дыму. Горы качаются и рушатся. Море ушло, суша затоплена… С хребтов сыплются камни потоками. Солнце все мчится и мчится, и опять мимо проносятся море, и лодки, и утопленники.
Людей рвет, приступ тошноты охватывает Букреева. Люди падают на палубу, не выдерживая.
Василий закричал, что пламя полыхает прямо из воды. Видно было, как толпы жителей города ползли в горы, стараясь забраться повыше.
В громадном водовороте судно поворачивалось все быстрее, и люди, дурея и хватаясь за леера, чувствовали себя, как на колесе. Море было покрыто множеством предметов, как сплавная река бревнами.
Старая японка хохотала, выбежав из жилой палубы. Ее опять утащили туда. Она упала. Доктор дал ей какое-то лекарство, она выпила его, сморщилась, а потом раскрыла глаза, посмотрела отрезвевшим взглядом. Слезы вдруг залили ее лицо. Японка была старая, но еще крепкая. Матросы, проверявшие принайтовленные пушки, закончив работу, столпились вокруг нее. Маслов принес кружку с водой.