Цунами
Шрифт:
Путятин полагал, что русские матросы, как бы они ни затруднялись службой и как бы их ни жалели просветители, любят маршировку и в ней выказывают свой удалой характер. По тому, как матрос марширует, Путятин мог догадаться, каков он: смел, ленив иль старателен. Только Посьет портит весь вид колонны, кривит шею, его продуло здорово. Но он – дипломат, необходим для посольства и с кривой шеей.
Адмиралу всегда хотелось, чтобы японцы посмотрели поближе на русских матросов да уразумели, каков наш простой народ. Как красив, статен, росл и при этом добр, как он терпелив и покорен воле начальства. Целомудрен и не
Бывало, матросы, раздевшись догола, прыгали с русленей [73] в море, прямо в холодную по здешним понятиям воду, подолгу плавали вразмашку и как ни в чем не бывало влезали обратно на палубу. Японцы смотрели на все. Они на все и всегда смотрят, словно изучают и хотят перенять. Удали нашей не страшатся, а как бы сочувствуют. И вот теперь этих-то богатырей видят они в грозном строю с ружьями на плечах.
Сам-то Путятин знает, что там, откуда эти богатыри набраны, не все люди таковы. Народ наш – разномастен, как нива, побитая градом. Эти выбраны для дальнейшего плавания, взяты лучшие. А японцы удивляются, что у нас за народ!
73
… прыгали с русленей… – Руслени (голл. rustlin) – площадки по бортам парусных судов, служившие для отвода вант и обтяжки стоячего такелажа.
Отряды воинов ожидали гостей у храма Фукусэнди. Все ближе гремел марш. Прибежал полицейский чиновник и скрылся в храме.
– Вчера говорили, что делегация будет состоять из посла, пяти офицеров и двух солдат. А пришло шестьдесят человек. И много в рядах ружей со штыками… – взволнованно сообщал он ожидавшим русское посольство высшим чиновникам.
Пришел второй полицейский офицер и доложил, что Путятин остановился в храме Риосэнди, который отведен ему для отдыха, и пил там чай с офицерами. А все свои войска и оркестр отослал обратно на корабль.
Еще один согнувшийся полицейский офицер доложил, что Путятин с шестью офицерами и двумя солдатами идет в храм Фукусэнди и без всякой дисциплины разговаривает со своими спутниками.
Ворота храма Фукусэнди украшены шелковым занавесом цвета семьи Окубо. В храме, у входа из шелковых занавесей цвета семьи Мурагаки, устроены лиловые шуршащие сени.
Накамура Тамея в пестрых, как огни, халатах и в длиннейших четырехугольных штанах, которые кажутся накрахмаленными, встречал адмирала и его спутников.
Занавеси открылись, и Путятин увидел своих старых знакомцев Тсутсуя и Кавадзи с многочисленной свитой. Все японские послы встали и поклонились ему. Растворены окна и двери, и в храме розовый свет. Путятин протянул руку. Кавадзи пожал ее, и Путятин пожал руку японского посла еще раз горячей. Они встретились взглядами, и глаза Кавадзи Саэмона но джо, широко открытые как всегда, несли отблески странной печали или какой-то обреченности.
Евфимий Васильевич понял без слов. Кавадзи своим взглядом предупреждал его. При всем умении владеть собой он не мог или не хотел что-то скрыть. Что-то нелегкое и неприятное ожидало Евфимия Васильевича. Чутье не обмануло его.
Тсутсуй Хизен
Чуробэ сам сказал, что он назначен на место Арао но ками, который был О о-мецке во время переговоров в Нагасаки.
– А теперь Иесабуро Арао но ками находится у меня в подчинении, – с совершенно холодным лицом добавил Чуробэ.
Путятин, обращаясь к ученому Кога Кинидзиро, сказал:
– С вами давно не виделись и очень рады встретиться.
Кога ответил с приличной сдержанностью, что он очень рад видеть адмирала в добром здравии, снова прибывшим на новом большом корабле.
– Морской капитан первого ранга Посьет и начальник корабля, капитан первого ранга Лесовский, являются членами посольства, – перевел Гошкевич. – Лейтенант Пещуров – адъютант адмирала.
Кавадзи сказал, что рад видеть Пещурова. Он любил этого молодого и самого красивого из офицеров русского корабля. Кавадзи вырос не в родной семье. У японцев есть обычай отдавать детей в другие семьи. Кавадзи был искренен, когда в порыве чувства сказал однажды в Нагасаки Пещурову: «Будьте моим сыном».
Кога высок, с длинным тяжелым лицом. Маленькие глазки странно и как-то неблагожелательно щурятся, словно Кога подслеповат. Сморщенный лоб с недоуменно поднятыми бровями, словно академик еще не разобрался как следует во всем, что происходит вокруг.
Кога – знаток философии, истории, литературы, китайского языка. Говорят, что он знает всего Конфуция. Сущность происходящих событий он сверяет с подобными событиями в истории, находя в каждом случае подходящий прецедент. Гошкевич уверяет, что он из учреждения Хаяси, который подписывал договор с Америкой, и что его дело – помогать посольству ученой аргументацией. Судя по такому составу посольства, первый министр сиогуна собрал тут представителей всех политических направлений. Гошкевич твердит, что переговорам с Россией в стране придается гораздо большее значение, чем переговорам с Америкой.
Конечно, как полагал адмирал, англичане в Нагасаки не могли не попытаться вбить клин между Россией и Японией. Чем могли пугать? Да тем, что Россия хочет завоевать Турцию, ее надо бояться и японцам. Да еще самые плохие рекомендации о государственном устройстве, о правительстве и народе.
Четверо японских послов сидели, поджав ноги, на высоком помосте, который сделан вровень высоте принесенных с фрегата стульев. Рядом с ними Накамура Тамея. За помостом на полу пять оруженосцев, стоя на коленях, держат стоймя пять самурайских мечей в кожаных ножнах.
Сбоку на отдельном помосте, образующем как бы глаголь с подставкой послов, сидят оба губернатора – Цкуси Суруга но ками и Исава Мимасаку но ками.
Кавадзи захлопнул веер, перекинул его с руки на руку и слегка избоченился, положив ладонь на бедро. В глубине храма пять японских послов кажутся лысыми.
Путятин поблагодарил.
– А как была погода в море и как дошли? – спросил Тсутсуй Хизен но ками.
– Дошли очень хорошо, – ответил Лесовский. – Немного штормило.
– Мы восхищены вашим крепким кораблем! – ответил Тсутсуй.