Цвет абрикоса

Сяошэн Би

Клятва верности, данная пред горами и водами, вызывает доверие. Лишь когда я ступлю на стезю, что к небесной террасе ведет, в злую судьбу потеряю неверие. Клянусь стать опорой вам всем до окончания лет. В ином разе пусть смертью меня покарают боги - вот мой ответ.

Он

велел Гуйпин положить письмо в шкатулку и отнести сестрам. Те, ознакомившись с посланием студента, были премного ублаготворены. Осуществление задуманного отложили до седьмого дня седьмой луны.

И едва только на небе обозначился месяц - предвестник встречи Пастуха и Ткачихи на Млечном броде, девушки совершили моление божествам, прося дать им намеком знание судьбы. Для этого они вынесли во двор тыквы и разнообразные фрукты, расставив их в определенной последовательности. В доме царило радостное оживление. Чжэньнян надела свое лучшее платье. В богатом наряде ее красота стала еще пленительней и роскошней. Короче, она блистала прелестью Сиши, самой знаменитой красавицы древности! Да и остальные сестры были очаровательны:

Будто тучи - эти косы, и инеем белым лежат на висках завитки. Будто на ивы легли тяжелые росы, так изогнуты брови и так изящно тонки. Или, может, месяц юный задержался на крыльце? И оставил контур лунный на бровях и на лице?

Скажу одно: человек, чувствительный к нежной красоте, не пожелал бы слов, описывая красавиц, и сказал бы так:

Лица девушек таили нежную прелесть едва расцветших бутонов персика, и гибкие талии, окутанные тонкими шелками, напоминали ивы, склоненные над водою. Сколь очаровательны были их крохотные ножки, обтянутые шелком тонких носок с вышивкой в виде вишен и слив и, увы, спеленутые шуршащей парчовой юбки тугою волною.

Студент дрогнул - сердцу не сдержать порыв! Увы! Обряд благочиния и пристойности обязывал его ждать. Но едва на землю опустилась ночная мгла, студент облачился в наряд жениха и стал просто бесподобен.

Жених и невеста сели друг против друга. В неровном свете узорных свадебных свечей они казались небесными женихом и невестой! Да что тут говорить - это и вправду была красивейшая пара во всей Поднебесной! Оба чаяли одного - поскорее оказаться за пологом среди одеял и простыней. Жених и невеста пригубили брачную чашу.

–  Откушайте из чаши, которую подношу вам, - сказала Чжэньнян.

Он выпил ее до дна. Хмель возбудил его, чувства взыграли.

И вот как сказал бы здесь человек с тонкой душой: "В сей миг Пастух уже ступил на мост, построенный сороками, а Ткачиха отправилась за спальный полог, изукрашенный рисунком в виде мандаринских уточек-неразлучниц". Но даже он был бы не в состоянии описать их любовь. Потому умолчим о ласках, кои они дарили друг другу, ибо здесь уместны одни лишь

восклицания!

Тем временем сестры собрались в узорной спальне и завели разговор.

–  Сестрица-то теперь в любовном хмеле. Наверное, удалилась в страну упоения и уже не принадлежит земному миру, - так сказала Юйнян.

–  То, чем они за пологом занимаются, нам не ведомо. Не понимаю, какое удовольствие в супружеских делах?
– заметила Жолань.

Юйнян улыбнулась:

–  Спустись с горы, где ты ныне обретаешься, в долину и расспроси прохожих. Может, и поймешь что к чему.

–  Дождемся завтрашнего дня. Когда старшая сестрица выйдет из спальни, спросим у нее, - решила спор Яонян.

Так говорили они, страшась того дня, когда наступит их черед. За разговорами минула стража. Сестры разделись и легли спать, но в головке каждой вертелся один вопрос: в чем суть супружеских дел, коими заняты Чжэньнян и Юэшэн? Их души и тела пылали страстью, словно вязанки сухого хвороста. И девственные, нефриту подобные лона уже засочились влагой любви.

А между тем жених и невеста наслаждались супружескими радостями. Она заглатывала его плоть, исполненную грубой силы, а он радовался нежной податливости ее натуры. Они не боялись показаться друг другу пошлыми и заслужить порицание. То была радость самой природы. И когда клепсидра отмерила четвертую стражу, Чжэньнян дошла до грани упоения. Ей казалось, что душа вот-вот покинет ее и она навеки расстанется с жизнью. И тогда студент обнял ее, и они заснули благодатным сном.

На следующее утро, едва поднявшись, сестры велели Гуйпин отнести новобрачным завтрак. Те уже встали и были заняты туалетом у зеркала. Когда они наконец вышли в залу, то сели рядом - не могли расстаться друг с другом хотя бы на минуту. Скажем сразу, с самой ночи весь день они были вместе: лежали ли на изголовье, смешивая аромат киновари с благоуханием коричневого дерева, или сидели за столом.

Между тем день начал сереть, и студент вышел из ворот. В комнату Чжэньнян всем скопом пришли сестры. Первой взяла слово Юйнян:

–  Сестрица! Раньше ты нам не ставила препон. Но не напрасно ли третьего дня мы заключили союз и поклялись в верности до гроба? Ты, нежась в постели, согрета любовью и тебя не печалит, что другие тем временем не могут глаз сомкнуть. Неужели так ненасытна и жадна до любовных утех, что забыла о слове, которое мы дали друг другу?

–  Сестричка-невеста!
– включилась в разговор Яонян.
– Как говорится, ты пристроила гнездышко под стреху. Не обращай внимания на других.

–  Разве старшая сестрица собирается наслаждаться красотой своего мужа в одиночку?
– заметила Пань Жолань.

И тогда Чжэньнян успокоила их:

–  Когда сегодня он вернется, будем сообща служить ему у ложа. Договоритесь о порядке меж собой сами. Сделаем, как он пожелает, я же вовсе не хочу, чтобы вы остались не у дел.

Сестры с нетерпением ждали захода солнца. Чжэньнян вернулась в спальню. Подумала: "Каждую из сестер я должна ввести в чертог любви. Но лучше не говорить мужу об этом прямо. Попробую сказать ему это при посредстве стихов". И, взяв кисть, она вывела такие строки:

Как дивен сад. Задумчиво просты душистые бутоны в зелени листвы. И каждый куст готов к стене припасть, и каждому кусту стена не даст упасть. Так разве деревце о трех ветвях должно в чужих садах благоухать?