Цвет абрикоса
Шрифт:
Едва гости расселись, секретарь госпожи Лань и слуги стали вносить закуски и разливать вино. Тут же внесли светильники и засветили перед каждым из гостей. Место, где пировали, отгородили от остального пространства парчовыми ширмами и занавесями с нитями из жемчужин. Вот в этой уютной и прелестной зале и собрались знаменитые своей красотой певички и их молодые поклонники. Уже зазвучала песня, и в лад ей согласно полилась мелодия свирели и губного органчика - шэна. Высоко и звучно лилась песня, и, кажется, остановили свое шествие облака и скрылась за тучами луна в восхищении перед исполнителями.
Цю Чунь и Ван Шичунь достали листки бумаги с оттиснутыми на них разводами наподобие лучей заката, на них были написаны арии Ли Юя и Чжан Лижун[38]– знаменитые стихи о любви. Замечу, что назначение этих листков в том, чтобы понять, о чем говорят и поют актеры, ибо в каждой провинции свой диалект, не понятный жителю иных земель. И едва только актеры вступили в залу, чтобы дать небольшое представление, тотчас зазвучали кастаньеты из слоновой кости - им ответили золотые колокольчики, и барабанная дробь ознаменовала начало праздника. Звуки и ритмы взывали к веселью, а песни пели об изысканной любви.
Чжэньнян и сестры, а также и Юйин с Пань Жолань собрались за занавеской, наблюдая за гостями. За столом вино текло рекой, звучал смех вослед нескончаемым шуткам. Музыканты вдохновенно дули в свои свирели, трещали кастаньетами, струнные вторили им, и подхватывал мелодию органчик. Актеры представили сцену, где опьяневшей от вина и шума Чжан Лижун стало плохо. Она села, склонив голову на плечо Ли Юя, который утешал ее и пел о своей любви. Хаохао, смотревшая представление, рассмеялась:
– До чего чувствительный молодой человек! Поистине красавец, думающий только о своей возлюбленной.
Сестрам, стоявшим за занавеской, представление понравилось, и они замерли от восхищения. А между тем три певички за столом уже овладели сердцами своих обожателей. Молодые люди развеселились, и бокалы с вином пошли по кругу. Шум, визг, хохот. Вот Паньпань подняла бокал и радостно передала его Ван Шичуню. Тот встал, принял его и выпил. Вот уже Хаохао, высоко подняв нефритовый бокал, передала его Цю Чуню. Цю Чунь тоже принял его и выпил. Мю десятая поднялась и передала бокал студенту:
– Затрудняю вас, благоуханная моя!
– сказал ей студент.
Мю десятая давно уже разглядела в студенте большого знатока "прогулок при луне". Одной рукой протягивая ему бокал, она коснулась его запястья другой[39]. При этом она тайно улыбнулась ему, поведав о своих заветных желаниях. Но ни для Чжэньнян, ни для остальных девушек, которые наблюдали за пирующими из-за занавески, этот знак телесного общения не остался незамеченным. В сердце каждой заползла ревность. Яонян не сдержалась:
– Старшая сестрица! А ты видела, как эта Мю приторговывает себе красавчика? Только что, подавая бокал старшему брату, она коснулась его запястья! А он-то какой бесстыдник! Истинный "похититель ароматов"!
– Да наш братец, похоже, сделан из снегов Великой зимы! Увидел женщину и уже тает.
Стоящие рядом с Чжэньнян Пань Жолань и Юйин только усмехнулись.
Любезный читатель! Замечу здесь от себя:
ВНо скоро лицедейство и пение закончились. Гости стали расходиться. Со светильником в руках Фынлу провожал гостей. Цю Чунь и Ван Шичунь уже натягивали поводья. Хаохао и ее подруги садились в паланкины. Вот уже сказаны последние слова, вот уже слышен топот коней - гости отбыли.
Студент воротился в дом, вошел в жилые комнаты, где собрались сестры и их гостьи. Его встретило напряженное молчание. Не обратив на это внимание, он ушел к себе в библиотеку и лег спать.
На следующее утро, едва наложив румяна, девушки поспешили к госпоже Лань. Студент тоже пришел к ней справиться о здоровье. Он вежливо поклонился ей и спросил:
– Вчера вечером мои гости не потревожили ли сон и покой почтенной госпожи?
– Ничего не слыхала, - ответила та.
– Но, похоже, я затруднил сестриц, - заметил студент.
– Ничем вы нас не затруднили. Мы смотрели представление. Так что никого вы не обеспокоили, - промолвила Чжэньнян.
Едва проснувшись на следующее утро, Мю десятая предалась мыслям о том, как хорош собой студент и, видно по всему, отменный повеса. Эта певичка, хотя и была далеко не юной, все же была до того мягка и нежна кожей, что всякий, однажды разделив с ней ложе, уже не мог ни забыть ее, ни оставить. "И как удачно, - думала она, - что Ван Шичунь сегодня не придет. Надо как-нибудь дать знать господину Фыну, будто Ван Шичунь хочет уговориться с ним о встрече. А уж как я утешу свое сердце - избудет оно вечную печаль!" Задумано - решено, и, кликнув служанку Суйлю, она посвятила ее в свой замысел.
Прошло совсем немного времени, и Суйлю уже стучалась в ворота госпожи Лань. Увидев слугу студента Фынлу, она сказала ему:
– Любезный господин! Меня прислал господин Ван. У него дело к господину Фыну - хотел бы переговорить с ним.
Фынлу пошел в библиотеку и, встретив служанку Гуйпин, сказал ей, что пришла посыльная от господина Вана. Студент простился с госпожой Лань и вышел к воротам. Увидел Суйлю.
– Кто вы?
– спросил он.
– Я служанка барышни Мю десятой. Барышня просит вас сегодня навестить ее.
Студент замер душой. Тотчас велел слуге принести ему зонт и пошел с Суйлю. Скоро путники достигли Парчового переулка, остановились возле заведения "Сад наслаждений". Тут он сказал своей провожатой:
– Суйлю, мне неудобно входить через центральные ворота. У вас есть какая-нибудь другая калитка? Ведь и Хаохао может меня увидеть.
– Есть, - и она провела его через другой вход. Через минуту они уже подошли к задней калитке и постучались в нее. Мю спросила, что за люди стучат у ворот. И, услыхав ответ, послала служанку отпереть их. Студент вошел в садик. Навстречу ему уже спешила Мю десятая, улыбающаяся и довольная.