Цвет боли: белый
Шрифт:
Нет, это не массаж, даже не эротический массаж. Ларс просто исследует мое тело. Сначала со спины. Медленно, от шеи, плеч, по спине, проводя пальцами по бокам… Я напрягаюсь, когда он доходит до поясницы, наверное, никогда не научусь не смущаться.
Но его мое смущение не останавливает. Ларс снова ласкает ягодицы, обводит их, от чего внутри у меня вспыхивает пожар.
— Какая попка у моей девочки… Загляденье. Но в ней кое‑чего не хватает…
Я понимаю, что речь о плаге. Так и есть, следует знакомая
— Линн, не забывай о плагах, я хочу пользоваться всем, что у тебя есть.
Я что‑то бурчу в ответ. Он хочет пользоваться!.. Ишь какой.
— И не ворчи, не убудет твоей попы, если я ею воспользуюсь. Переворачивайся, хватит демонстрировать мне свои ягодицы, не то выну плаг и…
Перспектива этого «и» заставляет меня перевернуться на спину поскорей. Но я тут же понимаю, что неизвестно, что лучше, потому что никакого так любимого мною раньше пледа не имеется, а отворачиваться или скромно отводить глаза Ларс не намерен. Наоборот, он начинает разглядывать меня уже спереди.
Обернутый полотенцем, он почти сидит на моих коленях, мои руки немедленно оказываются разложенными в стороны, а его пальцы обследуют, как и со спины, каждую клеточку, заставляя меня изгибаться дугой.
— Что, щекотно?
— Ларс!
— Знакомая песня. Покрутись, покрутись, я люблю, когда ты извиваешься. — Его глаза заглядывают в мои. — И не только под моими руками, но и сама. Поняла?
И вдруг он переворачивается, подхватывая меня, и я каким‑то непостижимым образом оказываюсь сидящей на нем верхом.
— Однажды одна скромница попросту изнасиловала меня на этом самом диване и грозилась повторить. Я готов стать жертвой…
Он не дает мне опомниться, крепко беря за талию:
— Давай, девочка!
И я «даю». Вопреки своему смущению, своим страхам, всем комплексам и сомнениям делаю все, как заправская жрица любви (черт, кто их знает, как именно они делают?). Больше всего я, кажется, боюсь его вопроса: где я этому так научилась? Я не училась, тело самое подсказывает, как двигаться, что делать, а его руки помогают, направляют, поддерживая мою талию и задавая ритм.
У меня внутри плаг, а потому ощущения особенно яркие у обоих.
— Хорошо! Еще, Линн, еще!
Наступает тот самый момент, когда мои глаза распахиваются в пол‑лица, а дыхание останавливается на коротком вдохе. Вовремя, потому что Ларс резко опускает меня вниз и прижимает, не позволяя подняться. Внутри все сокращается с бешеной силой. Вот когда нужна ярость львицы! Ларс подо мной не то стонет, не то рычит…
Бурно кончив, я просто сваливаюсь ему на грудь без сил. Ларс гладит мои волосы, восхищенно шепча:
— Ты сумасшедшая девчонка! Развратница!
И вдруг его руки оставляют мои волосы, одной он прижимает меня за спину,
— Ларс!
— Ау?
— Так… нечестно…
Дыхание сбивается снова, потому что еще не пришедшее в себя тело готово реагировать снова.
— Кончи еще раз, ну кончи…
Он добивается своего, мало того, заставив меня поднять голову и смотреть ему в глаза.
— Ты… садист…
— Угу. Я хочу видеть твои расширенные зрачки, видеть, что ты испытываешь, когда кончаешь.
— Кто из нас сумасшедший? — ворчу я, пытаясь спрятаться от его взгляда. Не удается, Ларс несет меня в душ, по пути ехидно сообщая:
— По статистике женщина может кончать в два раза больше, чем мужчина. Надо попробовать.
— Прекрати!
— Я еще не начинал…
Вытирая меня полотенцем, он обещает:
— Но прямо сегодня начну ставить такой эксперимент. И вообще тебя пора пороть, давно попа плетки не получала.
Я вздрагиваю. Все очарование снимает как рукой, внутри что‑то щелкнуло и выключилось. Чертова плеть, при одном слове я слышу ее свист и крики Марии, у которой в кровь располосована спина. Меня саму там не били, но видеть, как плеть оставляет багровые следы на спинах других не легче.
Руки невольно рвутся к ушам — закрыть, чтобы не слышать этот свист.
Вот и вся любовь…
— Что, Линн, что?!
Я дышу тяжело, клапан ни при чем, все роскошные ощущения словно смывает накатившей волной воспоминаний. А ведь всего пять минут назад было так хорошо.
Я закрываю лицо руками и начинаю плакать.
— Прости, я ненормальная…
Ларс прижимает меня к себе, снова гладит по голове, целует в макушку:
— Нет, все хорошо, все будет хорошо, моя родная…
Теперь я точно знаю, что всего лишь воспоминание о свисте плети может испортить самый роскошный секс. Понимаю и ужасаюсь этому, потому что поселившийся в моей голове страх способен испортить не только секс, но и отношения с Ларсом похуже ревности и отравить всю мою жизнь.
Ларс еще долго пытается привести меня в нормальное состояние, но я‑то знаю, насколько все серьезно.
Когда мы уже одеты и собираемся уходить, я, основательно искусав губу, мрачно объявляю:
— Я схожу к психиатру.
Он притягивает меня к себе:
— Зачем?
— Ну, я ненормальная, если могу вдруг услышать свист плети…
— Ты никуда не пойдешь, просто мы перестарались, слишком много за один раз. Нельзя наверстывать упущенное такими темпами.
Я киваю, словно соглашаясь, но понимаю, как трудно будет жить дальше.
Всю дорогу до дома я мрачно размышляю над тем, имею ли право портить жизнь рядом с собой и Ларсу тоже.