Цвет крови – серый
Шрифт:
– Спасибо, – поблагодарил я Мгхама, хотя совершенно ничего не понял, и, коротко попрощавшись, направился в расположение своего отряда.
Смысл той фразы открылся только спустя некоторое время, а пока... Пока предстояло сражение, в котором я потеряю чуть ли не всех людей, которые, в отличие от своего предводителя, никогда не терзались вопросом о том, за что погибают чуждые нам расы, потому что им хватало знания того, за что умирают лично они.
Война, как и жизнь, – сплошной обман. Кто лучше овладел искусством лжи и введением в заблуждение противника, тот в конечном итоге и остается на коне, приобретая лавры и почести, золото и женщин, славу и титулы... Ударить в лоб и победить, потеряв чуть ли не всю армию, – глупо и примитивно, а вот перехитрить врага, уничтожив его с минимальными потерями
Может быть, с военной точки зрения это было и неплохое решение, но для тех, кто должен был исполнять роль наживного червя, оно не казалось таким уж удачным, так как в любом случае (есть ловушка или нет) наши шансы выжить выглядели более чем призрачными.
– Похоже, нами решили пожертвовать во имя каких-то неведомых целей. – Марк, старый друг моего отца, высказал вслух то, что было на уме едва ли не у всех воинов.
– Все равно эта война для нас не могла быть слишком долгой, – после некоторого раздумья ответил я. – Днем раньше, днем позже – особой разницы нет.
– А ты сильно изменился за последнее время.
В голосе Марка не было упрека, скорее, в нем проскальзывала жалость, но мне сейчас не нужно было ни сочувствия, ни поддержки, поэтому, сам того не желая, я ответил более резко, чем следовало:
– Все мы изменились за последнее время.
– Это верно, – спокойно и рассудительно ответил мудрый охотник, в планы которого не входило ссориться с кем бы то ни было перед началом битвы.
– Марк... – Я попытался вложить в слова всю свою веру. – Пойми меня правильно, мне не хочется меняться, не хочется идти против своего естества и совершенно не хочется вообще обсуждать эту тему впредь. Так что, пожалуйста, не нужно мне говорить о том, что я и без того прекрасно знаю. Договорились? – Я попытался искренне улыбнуться, но вышла лишь кривая усмешка.
– Как скажешь. – Он примирительно поднял руки вверх, всем своим видом выражая полное согласие. – Как скажешь, – еще раз повторил он и на секунду замешкался, как будто собирался добавить нечто важное – то, ради чего вообще начал весь этот разговор.
Но, видимо, в последний момент передумал и так ничего и не сказал. Тогда ни я, ни он еще не знали, что это наша последняя встреча. А впрочем, даже если бы и знали, это ровным счетом ничего не изменило бы – все мы неуловимо и, может быть, против собственной воли изменились за последнее время, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Глава 6
Ее имя было настолько древним и длинным, что ни один смертный не мог произнести его вслух. Во-первых, это все равно бы ему не удалось, а во-вторых, она могла услышать этот слабый писк, исходящий из огромного муравейника, копошащегося у ее ног, и без труда найти безумца, посмевшего посягнуть на святое – имя одного из трех повелителей Хаоса. Нет, никто и никогда не мог произнести вслух этот бесконечно длинный набор бессмысленных звуков, вмещавший в себя столько, что не хватило бы и сотни жизней, чтобы приблизиться к пониманию стоящего за этим божественным именем смысла. Она была богиней, и этим все сказано – сказано как для всезнающих мудрецов, так и для абсолютно невежественной черни. У нее был муж, мятежный сын и мученический венок Бесконечности, который венчал и скреплял тройственный союз лордов Хаоса, некогда бывших единой семьей, а теперь ставших непримиримыми врагами.
В свою
Женщина, чья красота находилась не просто за гранью человеческих представлений, но и вообще за пределами разумного, откинулась на спинку кресла, стоящего посреди зала огромного замка, своды которого терялись в необъятных далях, а шпили пронзали самые далекие звезды. В верованиях разных рас ее называли по-разному, но больше всего ей нравилось имя Фаса – что с древнеэльфийского переводилось так: «Та, что вечно не спит». В этом прозвище было намного больше смысла, чем могло показаться на первый взгляд. Именно поэтому она предпочитала его другим и благоволила к дроу – темным эльфам, единственным, кто мог если не понять Хаос, то хотя бы слегка приблизиться к пониманию его внелогической природы.
Простая одежда, пепельно-серая кожа, белоснежные волосы, собранные на затылке в причудливый узел, и один-единственный перстень, украшающий длинные пальцы, составляли весь ее туалет. Впрочем, имея такую ослепительную внешность, можно было не заботиться о прочем. Если бы она была не богиней, а обычной женщиной, то навряд ли смогла прожить долгую и счастливую жизнь, потому что не нашлось бы ни одного мужчины, достойного целовать даже ее следы, не говоря о чем-то другом.
Но, к счастью или к несчастью, она не принадлежала к числу простых смертных, и поэтому могла не отягощать свой разум такими вопросами. В данный момент перед ней стояла задача, требующая предельной концентрации. Задача, от решения которой зависело ее будущее.
Боги могут показаться всесильными, но и у их почти безграничной мощи есть предел, который невозможно преодолеть. Нужно совершить что-то поистине уникальное, чтобы вырваться за рамки реальности, нарушив устоявшийся тысячелетиями порядок вещей. Именно это недавно и сделал ее единственный сын. Покинув сферу Хаоса, он спустился на землю, растворившись в огромной массе людей, орков, эльфов и прочих народов, густо заселивших подлунный мир. И не просто сбежал, а остался среди людей – вида, от которого произошли все остальные расы. Людей, чья вера, словно планктон, поддерживала жизнедеятельность огромных китов-божеств. Не будет веры, канут в небытие вечного мрака и те, кого, казалось, невозможно убить, чьи имена всегда и везде произносятся с почтительным благоговением.
С точки зрения высших существ, земля представляла собой огромный муравейник, раскинувшийся перед взором богов. При желании они могли уничтожить его, разметав в стороны несколькими сильными взмахами, но это ничего не могло изменить в существующем порядке вещей, потому что коллективный разум «колонии насекомых» лежал вне понимания всесильных разрушителей. Их жизненный уклад, мысли, чувства и желания были слишком просты для богов. Как для китов неведомы чувства планктона, так и для высших существ непонятны примитивные устремления смертных. Наверное, все дело в вечности, наложившей на небожителей определенный отпечаток. Бесконечная жизнь – скорее бремя, нежели дар, и, как ни странно, разорвать этот замкнутый круг могут только презренные насекомые, копошащиеся под ногами своих идолов. Несмотря на то, что по отдельности они слабы и беззащитны, все вместе муравьи могут уничтожить не только бога, посягнувшего на их дом, но и вообще кого угодно. Они способны дойти даже до края пропасти и уничтожить самих себя, так как, в отличие от богов, понимают – смерть рано или поздно придет за ними. А значит, сделав над собой усилие, можно перебороть в себе страх перед неизбежным.
При желании боги могли вселяться в тела смертных, но не могли находиться в них долго, потому что это требовало огромных усилий. Именно поэтому сын Фасы, Этан, продал сердце древнему некроманту в обмен на возможность остаться среди людей. Пройдя обряд и разрушив за собой все мосты, он стал могущественнейшим из смертных, но лишился божественной сущности. Теперь его можно было назвать полубогом. А для того чтобы вернуться в прежнее состояние, Этан должен был сбросить с пьедестала людской веры своих родителей, после чего взойти на него самому. Только так он мог стать единственным и полноправным властителем Хаоса. Единственным богом этой реальности.