Цвет мира — серый
Шрифт:
— Мне казалось, времени на разговоры у нас полно.
Тут подлесок стал гуще, и Лансу, идущему первым, пришлось снова взяться за меч. Стало не до разговоров.
Интересно, наступит ли такое время, когда я получу ответы на все свои вопросы, или же эти приключения прикончат меня раньше?
— Когда-то я знал другого юношу, — сказал Ланс, когда я уже перестал ждать его рассказа. — Он был чуть постарше тебя, когда узнал, что он тоже своего рода принц.
— Как такое может быть?
— Он жил далеко от своего королевства и очень долго считал себя сиротой. В свое время его отец, правитель небольшой страны вроде твоей посчитал, что так будет безопаснее. Потому что хотя страна
— А так бывает? — спросил я. — Я имею в виду, меня с детства учили тому, как быть правителем. Если тот юноша не знал о своем предназначении, он просто не мог быть готов к тому, что на него свалилось.
— Он и не был готов, — сказал Ланс. — Ему пришлось всему учиться на ходу, и он показал себя весьма способным учеником. Однако долго управлять государством ему не дали. С момента его воцарения прошло всего несколько лет, когда соседние королевства снарядили могущественную армию, которая должна была положить конец его родине. Уничтожить ее. Стереть с лица земли.
— Что-то я никогда не слышал о такой войне, — сказал я. — Когда это было?
— Давно. И довольно далеко отсюда.
— На нашем континенте?
— Нет.
— Но в Тхай-Кае такого точно не могло быть, — убежденно сказал я. — Великие Фанги создали единое государство более тысячи лет назад.
— Есть и другие миры, помимо вашего, — сказал Ланс, — Можешь думать, что это произошло в одном из них. А еще ты можешь считать, что это просто легенда.
— Но ты же сказал, что знал того юношу.
— Ну, так и считай меня частью легенды.
— А почему соседи хотели уничтожить ту страну, которой правил юноша? — спросил я, решив сначала дослушать историю до конца, а уже потом думать о том, как к ней следует относиться и следует ли верить утверждению Ланса о том, что он явился сюда из другого мира.
— Тому было много причин. Видишь ли, его считали Темным Лордом, злым колдуном и вообще живым воплощением всего самого ужасного, что есть на земле, — тон, которым говорил Ланс, не позволял усомниться в его словах. — Однако на самом деле все было гораздо проще и одновременно гораздо сложнее. Сопредельным государствам нужен был внешний враг, кому-то была нужна большая война, кому-то было нужно, чтобы эта большая война случилась подальше от его владений. Каждый преследовал свои цели, а козлом отпущения назначили того юношу и его государство.
— А на самом деле он не был воплощением всего самого ужасного, что есть на земле?
— Вряд ли, — сказал Ланс. — Это была тьма, которую нарекли тьмой, потому что так было выгодно тем, кто считал себя воинами света. Точнее, тем, кто себя таковыми называл. Историю, как ты должен понимать, пишут победители, а юноша был последним представителем рода, который все время проигрывал. Проигрывал на протяжении жизни нескольких последних поколений. Поэтому терминологию определял не он и не его предки.
— И что там произошло?
— Проблема этого юноши была в том, что он формально согласился играть роль мирового пугала, но так и не смог привыкнуть к этой роли. Он знал, что война неизбежна, готовился к ней, укреплял свою армию и пытался привлечь новых союзников, но все-таки в итоге к этой войне он оказался не готов. Морально не готов. Понимаешь?
— Не совсем, — признался я.
— Скажи, Джейме, ты считаешь себя хорошим человеком?
— Не знаю. Полагаю, не мне об этом судить.
— А
— Ну, наверное, я все-таки не самый плохой.
— Теперь представь, что прямо сейчас тебе в руки попадет оружие страшной разрушительной силы, — сказал Ланс. — Магическое оружие, которое сделает тебя почти неуязвимым и одновременно с этим предоставит тебе сверхчеловеческие возможности. С таким оружием ты сможешь не только убить Гарриса, но и разнести на куски всю его Империю. Поставить весь мир на колени.
— Полагаю, я не отказался бы от такой возможности, — сказал я.
— Подожди, я еще не закончил, — сказал Ланс. — Ты с самого начала должен знать, что это оружие принадлежит темной стороне силы и что его использование, более того, даже простое владение им, по умолчанию, будет означать, что ты принадлежишь тьме и служишь всему недоброму, что только есть на земле. Что твой любимый Тирен отныне будет называться Империей Зла, и многие обитатели этого мира, люди в целом неплохие, люди незнакомые, люди, о которых ты даже ничего не слышал, будут желать твоей смерти. И гибели всей твоей стране, кстати. Они будут желать смерти всем твоим подданным только потому, что ты ими правишь. И для того чтобы просто оставаться в живых, тебе придется убивать этих, в сущности, неплохих людей. Как тебе такая мысль?
— Это обязательное условие? — уточнил я. — То есть вообще никаких вариантов? И нет никаких шансов что-то кому-то объяснить, как-то улучшить свою репутацию?
— Никаких, — отрезал Ланс.
— Пожалуй, я бы отказался, — заявил я после небольших раздумий. — В такой-то ситуации.
— А у того юноши, которого я знал, выбора не было, — сказал Ланс. — Отказаться он не смог. Но и полностью привыкнуть к своей роли у него тоже не получилось.
— Полагаю, немногие бы согласились на такое, — сказал я. — По сравнению с ним даже Гаррис находится в более выигрышной позиции.
— Сравнения тут неуместны. Если Гаррис выиграет свою войну, вряд ли кто-то запомнит его воплощением зла, уже независимо от его личных качеств, — хмыкнул Ланс. — Помнишь, кто пишет историю?
— Да. Так этот юноша, которого ты знал, проиграл свою войну?
— Ее невозможно было выиграть чисто технически, — сказал Ланс. — Огромная армия вторглась на территорию его государства и прошлась по землям с огнем и мечом. Они вырезали всех, они воевали не только с другой армией, но и с мирным населением этой страны и никому не давали пощады. В конце концов юноша и остатки его сторонников оказались заперты в его родовом замке, а в подвалах разместились те подданные, которым посчастливилось выжить. Но в итоге они все равно погибли еще до того, как пал сам замок. А в день последнего штурма юноша потерял всех своих друзей и соратников. Вообще всех. Он остался один.
Голос Ланса звучал все глуше и глуше. Похоже, ему было не очень легко об этом говорить.
— Попробуй понять, что он чувствовал, — сказал Ланс. — Воины добра и света убили его отца. Убили его приемных родителей. Убили его учителей, его слуг, всех, кого он знал. Они убили всех женщин, с которыми он когда-либо встречался. Просто потому что хотели обезопасить себя от его потомства. Уничтожили его страну. Вырезали всех его подданных, которых он клялся защищать.
Не хотел бы я повстречаться с теми воинами света и добра где-нибудь в темном… в светлом переулке. Среди рыцарей моего отца ходила поговорка о том, что добро должно быть с кулаками, и в принципе я был с этой поговоркой согласен. Теперь же я впервые в жизни задумался над тем, до какого размера добро может отращивать свои кулаки, не потеряв при этом права называться добром.