Цвет надежд - зеленый
Шрифт:
Пружина не мог удержаться, чтобы не осадить этого наглого докторишку.
– Красящее вещество? Дерьмо, а не красящее вещество! выпалил он, ткнув пальцем в Густафссона, но тут же опомнился.
– Он... Да он с каждым днем становится все зеленее и зеленее. Из-за этого вам нечего беспокоиться.
Густафссон хотел выйти на свет. Пружина быстро толкнул его обратно:
– Сядь!
Доктор объяснил, что должен каждую неделю хотя бы бегло осматривать Густафссона. По мнению Пружины,
– Густафссон выступает на эстраде с песнями. Тысячи людей видят, что он зеленый, как лягушка. А сейчас, довдор, извините, у нас, к сожалению, нет больше времени. Если хотите осмотреть Густафссона, приходите, когда это будет удобно нам.
К удивлению, доктор Верелиус сдался перед их доводами.
– Ну что ж, не буду мешать, приду в другое время.
Пружина сразу успокоился. Пусть доктор не тревожится. Он самолично следит за Густафссоном, как заботливая мать за своим ребенком.
С этими словами он закрыл за доктором дверь, вытащил коробку с гримом, достал карандашик и стал пробовать грим на себе, не прерывая разговора с Густафссоном:
– Тебе следует остерегаться этого доктора. Самое лучшее сменить квартиру. Переезжай-ка в другой конец города, пусть тогда рыщет да ищет, а мы тем временем будем разъезжать с выступлениями.
– Как же я буду выступать, если с меня сойдет краска?
– Будешь гримироваться! Взгляни на меня. Как я тебе нравлюсь?
– Он повернулся к Густафссону.
– Видишь, мы с тобой словно близнецы!
Густафссон отшатнулся:
– О черт!.. Неужели я так выгляжу?
– Конечно!
– уверил его Пружина.
И снова раздался звонок в дверь.
Открыла Ингрид. Вошедший был ей незнаком. Зато Пружина, выглянувший в переднюю, сразу узнал его. Это был журналист. Тот, что ходил в берете. Берет поклонился Ингрид. Назвал свою фамилию. Ему хотелось бы видеть господина Густаф... Он не закончил.
– А, вот и он сам! Что с вами, господин Густафссон? По-моему, вы были гораздо выше.
– Я не Густафссон, - отрезал Пружина.
– Густафссон в гостиной.
– Да, да, теперь вижу, - сказал Берет.
– Я вас узнал. Вы тоже стали зеленым? А вы в чем провинились?
– Ни в чем. Меня в тюрьму не сажали.
– Пружина был оскорблен.
– Просто решил загримироваться. Зеленый цвет теперь в моде.
– Ясно.
– Хочу поддержать Густафссона, - прибавил Пружина.
– А то ему как-то одиноко. Теперь мы с ним зеленые на пару.
– Да, да. После последней истории это, наверно, необходимо.
Ингрид молчала. Она не понимала, что происходит. Пружина гримируется, Пер прячется в тень. Доктора отсылают прочь. А теперь, в придачу ко всему, в дом является
Нужно разобраться, в чем дело. А для этого необходим свет поярче. Ингрид щелкнула выключателем, и гостиную залил яркий свет.
– Про какую это историю вы толкуете?
– Про ту, о которой напечатано в сегодняшнем номере "Квелльсбладет", - объяснил Берет.
– А что там такое?
– полюбопытствовал Густафссон.
– Да ничего особенного, - испуганно вмешался Пружина. Пустяки. Небольшая реклама. Мы лично так к этому отнеслись, господин редактор. А теперь нам пора, господина Густафссона ждут. Он у нас нарасхват. Все хотят его видеть, ангажементов полно. От некоторых приходится даже отказываться. Напишите об этом в своей газете!
– Он хотел улизнуть вместе с Густафссоном, но Берет загородил им дорогу.
– Может, господин Густафссон сам что-нибудь скажет?
– А что вас интересует?
– Густафссон остановился.
– Например, ваше мнение о такой форме наказания. Что вы об этом думаете?
– Что я об этом думаю?
– Густафссон опустил глаза в землю.
– Что думаю? Могу рассказать, о чем я думаю по ночам. Другие могут укрыться за стенами, думаю я. А я этого не могу. Другие могут бежать. А я не могу. Другие могут перелезть через ограду и переплыть рвы с водой. А я не могу. Разве можно убежать от самого себя? Скажите, можно?
Он глубоко вздохнул и продолжал:
– Зеленый цвет всюду преследует меня. Так зачем мне его скрывать? Почему не крикнуть: смотрите! Смотрите все, какой я зеленый! Пожалуйста, смотрите все... но извольте за это платить!
Тут Пружина не выдержал:
– Правильно, Густафссон! Пусть платят. А теперь идем.
И он потащил Густафссона за собой, сперва вниз по лестнице, а потом на стоянку такси.
Берет спрятал блокнот.
– Я и не подозревал, что ваш муж принимает все так близко к сердцу.
– А между тем это так, - сказала Ингрид.
– Для него это очень трудное время.
– Не огорчайтесь, оно скоро пройдет, - утешил ее Берет. Осталось каких-нибудь десять или одиннадцать месяцев.
– Одиннадцать месяцев - это вечность.
– Последний вопрос. Он знал, что напечатано в сегодняшней "Квелльсбладет"?
– Нет.
– Увидев насмешку в глазах журналиста, Ингрид поспешно добавила: - Поверьте мне, господин редактор, я тут ни при чем. Это господин Фредрикссон не разрешил мне показать ему газету.
– Фредрикссон? Ах, это тот, который зовет себя Пружиной? Ясно, ясно. С этим типом мы еще когда-нибудь столкнемся.
"Только бы они больше ничего не писали про нас", - подумала Ингрид, закрывая за ним дверь.