Цвет надежды
Шрифт:
Гарри снова пошевелился. Гермиона привстала и поцеловала его в лоб. Юноша сонно улыбнулся и тихо прошептал:
— Мама.
Гермиона почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Человек, который был сиротой шестнадцать лет своей жизни, назвал ее мамой. Он видел счастливый неведомый сон. Возможно, Дамблдор прав в своем желании оградить, защитить. Гермиона провела ладошками по глазам, вытирая непрошеные слезы.
— Гермиона? — голос Дамблдора заставил девушку обернуться и в очередной раз подумать, как ему удается возникать из ниоткуда в самый нужный момент. —
— Доброе утро.
Девушка встала с пола и встретилась взглядом с директором. Он ждал. Гермиона нагнулась и подняла с соседней кровати черный свитер.
— Так как мне стерли память, хочу попросить вас вернуть это Малфою. Сама я уже не смогу.
— Спасибо, Гермиона, — директор взял свитер в руки. — Я исполню твою просьбу. Ты выбрала сложный путь, и никто не поручится за то, что твой выбор верный. Просто знай, что ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.
— Я не уверена, смогу ли помочь Малфою. Я не знаю, как это сделать, но я готова попробовать. Он нужен вам?
— Он нужен всем нам. Драко может оказаться слишком грозным оружием в руках Волдеморта.
— Оружием?
Гермиона опустила глаза. Так страшно было осознавать, что великие люди так запросто играют жизнями простых смертных. «Оружие». Человек со своими мыслями и чувствами был для них только оружием, военным трофеем.
«Он нужен всем нам».
Гермиона отвернулась и посмотрела на Гарри.
— Что нужно делать?
— Для начала позавтракать. Вы, я полагаю, не ели со вчерашнего обеда.
Гермиона с удивлением поняла, что он прав. Она действительно не ела почти сутки. Что самое странное, есть совсем не хотелось. Но из уважения к Дамблдору, Гермиона послушно взяла с появившегося подноса бутерброд и принялась жевать его, запивая горячим чаем.
Покончив с завтраком, она вопросительно посмотрела на директора.
— А сейчас постарайтесь как можно подробнее вспомнить вчерашнее утро. Что вы делали, о чем говорили.
Гермиона закрыла глаза.
Легкий поцелуй мамы. Отец отвез в косой переулок. Гарри громко барабанит в дверь ее номера. Она с радостным визгом бросается ему на шею. Он смущенно хлопает ее по спине и улыбается, улыбается. Она предлагает погулять в парке. Он соглашается. Время еще есть.
Солнце. Яркое солнце, отражается от стекол очков высокого темноволосого паренька. Он что-то рассказывает о каком-то фильме, кажется. Потом быстрым шагом отходит к лотку с мороженым и возвращается с двумя порциями в руках. Они едят мороженое, которое быстро тает и пачкает их шоколадом. Гермиона достает носовой платок и пытается вытереть подбородок Гарри. Он смеется и говорит, что она сама похожа на шоколадный десерт. Он выхватывает из ее руки платок и начинает со смехом вытирать ее. Им весело и радостно. А потом… Гермиона отходит к урне выкинуть фантик и…
Девушка открыла глаза.
Дамблдор кивнул и, подойдя ближе, положил руку на ее плечо. Второй рукой он сжал кисть спящего Гарри.
Рывок, и они посреди залитого солнцем Центрального парка. Дамблдор усадил все еще спящего Гарри на скамейку
— Гарри не сидел, — произнесла Гермиона.
— Я сделаю так, что он будет помнить, как присел сюда. Посмотрите, все так?
Гермиона оглянулась. Та же девочка с весело торчащими косичками пыталась катать свою коляску, а мама все норовила поддержать ее под локоток. Слева мальчишки подбрасывали в воздух тот же яркий мячик. Значит, вот так выглядел беспечный парк через десять минут после того, как здесь разыгралась трагедия. Веселые лица, беззаботные улыбки…
Гермиона отвела взгляд от голубя, купающегося в луже, и кивнула директору.
Дамблдор встал позади скамейки, на которой сидел Гарри.
— Гермиона, помни. Ты весела и счастлива. Ничего этого не было. С Гарри сейчас все в порядке. Остальное зависит только от тебя.
Гермиона закусила губу и кивнула. Дамблдор сделал какой-то жест рукой и растворился. Гарри распахнул глаза и блаженно потянулся.
— Сегодня такая погода, что запросто уснуть.
Он улыбнулся, глядя куда-то вверх.
Гермиона нерешительно подошла и присела на край скамейки, заглядывая в его лицо.
Гарри, наконец-то, посмотрел на нее. Его взгляд был спокойным и безмятежным. Дамблдор знал, что делал. Для всего мира сейчас было тридцатое августа. И для всех это — единственная реальность. Для всех, кроме Гермионы Грейнджер.
— Что? — весело спросил Гарри. — У меня на лице шоколад?
— Нет, — пожала плечами Гермиона.
Она чувствовала себя неловко. Прекрасно понимала, что ведет себя странно, но просто не могла ничего с собой поделать. А ведь она даже не спросила у Дамблдора, как все прошло? Как Малфой? Вчера это было не нужно, ее волновал Гарри. А сегодня… Это тоже оказалось важным. Гарри был с ней, в безопасности. Малфой сегодня тоже, но завтра в шесть утра его ждало посещение фехтовального зала в этом проклятом замке. Да еще после исчезновения Гарри. Сложно было представить, на что способен Люциус Малфой просто в гневе. А если он еще узнает о роли сына. Желудок сжался.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — забеспокоился Гарри. — У тебя выражение лица какое-то странное. Я чем-то тебя обидел?
Он резко встал со скамейки, нервно теребя часы на руке. Гермиона тоже поднялась и бросилась ему на шею. Она уткнулась в такое знакомое и теплое плечо и… разревелась. Храбрая Гермиона Грейнджер, которая так редко плакала. За последние сутки она выплакала, наверное, годовой лимит.
Гарри опешил. В первую минуту он напрягся и неловко дотронулся до ее вздрагивающего плеча:
— Гермиона, пожалуйста… Что я сделал? Ну, не надо… Что мне сделать, чтобы ты не плакала?
Гермиона резко отстранилась и посмотрела в глаза цвета Надежды:
— Пообещай мне, пообещай мне, Гарри, что с тобой никогда ничего не случится. Что мы всегда будем общаться. Через двадцать, тридцать, пятьдесят лет. Скажи это.
Гарри растерялся окончательно. Такого порыва от всегда уравновешенной и прагматичной Гермионы он явно не ожидал.
— Эй, все будет хорошо, — выдавил он из себя.