Цвет ночи

Грин Алла

— Что значит ты видишь сны об Алене? — настойчиво спрашивает Константин, призывая меня к немедленному ответу.

Я пугаюсь от неожиданности. И потому, что впервые слышу от него этот ледяной безжалостный тон. В дверях появляется его силуэт — чёрный, окутанный веянием смерти и могильного холода. И в этот момент, я наконец, полностью прихожу в себя.

Не знаю, почему я видела то, что видела. И почему упала в обморок несколько минут назад. Я ударилась и еле удерживала равновесие, продолжая сидеть на скамье, обернувшись на дверь.

Я почти была уверена, что

я Алена. Нет. В данную секунду я была в этом убеждена. Это было странно, но это было так. Я всегда не доверяла собственной интуиции, но теперь должна была это сделать. Да, мне было страшно. Но я должна была с ним поговорить. С Константином. Ведь он и Алена… Он и… я? У меня кружилась голова, от травмы или от переполняющих голову мыслей.

— Я вижу подобные сны постоянно, с момента, как попала в навь. Там мы, то есть — вы сидите на берегу широкой реки в человеческом мире.

А что если я и есть Алена? Этот вопрос уже некоторое время крутился в моей голове, робкий, но навязчивый. Да, звучит странно, безумно, глупо. На первый взгляд. Но пора уже признать: каждая вещь, которая здесь, в нави, интуитивно кажется мне самой абсурдной и которую я отметаю, в конечном итоге оказывается правдой.

Я не поверила в существование туросика, когда увидела быка со сверкающими золотом рогами и заблудилась в лесу, чуть не став его жертвой; я отказывалась верить, что Ян — бог. И он оказался не просто богом, а сыном правителя ада и богини смерти. Мне казалось, что из зеркала в золотом зале замка вышел кто-угодно, но не Барбара, не Чёрная дама, которой она являлась по знаменитой легенде — и снова ошиблась. Александра привиделась мне во сне, но я позволила сомнениям победить, не признав в ней их сестру. Вдруг в какой-то одной из своих жизней я была Аленой?

И теперь что? Что должно быть между мной и Константином? Меня должно тянуть к немуу? Я этого не хочу. Наверное… Я ничего о нём не помню. Почти ничего. Но это пока что… Пока я заперта в настоящем теле.

Константин и Гай молча переглянулись. Затем Гай спросил:

— Есть что-то, кроме этого видения о… ней и Косте?

— Да, — кивнула я, отметив, что Гай по-прежнему не признавал во мне Алену. — Вижу Яна и войну. Вижу собственное прошлое, детство и подземелье с клетками, в которых заточены все они, кроме тебя, Гай.

— Интересно, — напряженно бросил он.

От стен часовни оттолкнулось эхо — послышалось бренчание цепей на одеждах Константина. Он приближался к нам.

— Да, — согласилась я, — потому что я просто человек. У меня не может быть сверхспособностей, и единственное объяснение моим снам — это то, что я лично помню все эти события. Когда-то я участвовала в них.

Константин покачал головой.

Он рассмеялся. Громко, искренне. Красиво. Я впервые слышала такой смех. Добрый и лучистый. Как в моём сне. Я вообще впервые слышала, что он смеётся. До этого я ни разу не видела на его лице даже лёгкой улыбки. Даже усмешки.

— Нет. Нет и нет, — воскликнул он с несвойственной ему эмоциональностью. — Если ты думаешь, что каким-то образом… Алена переродилась и это ты, — я отметила, как он запнулся на

её имени, словно ему было тяжело его произнести, — то ты ошибаешься.

Он сделал небольшую паузу. Взбудораженность в его голосе потухала, уступала место суровости. Знакомые потусторонние глухие нотки возвращались:

— Её расщепили и уже давно. Её больше нет.

Нечто невидимое и тяжелое опустилось на мои плечи. Дыхание сдавило и словно сердце перестало биться.

Её расщепили, повторила про себя я.

Расщепление — конечный итог существования. Алена вернулась во Тьму. Стала частью Тьмы. Растворилась в ней навсегда. И значит, я не могла быть ею. Но почему тогда…

— Её больше нет, — твёрдо повторил Константин. — И иногда даже я это признаю.

Мне стало не по себе. Некая сила мысленно перенесла меня в пещеру у болота, озарённую жёлтым мерцанием пламени, с окрашенными грязной копотью стенами, наполненную дымом и гарью, где я была скованной цепями пленницей Константина, высокого, в чёрных рваных одеждах, повергающего меня в первобытный ужас. Он пронзал меня алым взглядом и называл Аленой. Аленой, которую расщепили. Аленой, души которой больше не существовало. Аленой, которую ему никогда не найти.

— Но ты… — шепнула я, хлопая ресницами, озадаченно пытаясь понять, что чувствую: облегчение или… желание услышать, что он соврал. Что я и есть она, потому что в таком случае, он бы её нашёл. Отыскал то, за чем гонялся много лет. То, что заставляло его блуждать во тьме и в дремучих лесах. То, что заставляло его делать нехорошие вещи. То, что изменило его голос, и изменило его внешность. Горечь от того, что я ничем ему не помогу, не принесу облегчения, не давала мне принять действительность. Неожиданно для самой себя, я ощущала скорбь от того, что ошиблась. И даже успела смириться с тем, что казалось мне правдой. И отрицание не отпускало меня до последнего. На миг мне захотелось стать его спасением.

— Ты делал вид, что… — осеклась я, напряжённо пытаясь вспомнить, проявлял ли в действительности он какое-то особенное внимание ко мне или мне лишь казалось.

— Я просто пытался вызвать ревность у своего брата, чтобы он, наконец, заметил те чувства, которые скрывает от самого себя.

Резкая боль ударила по затылку, вернувшись, накрыв меня новой волной. Заставив пошатнуться скамью, на которой я сидела.

О чём он говорил?

— Что-о? — запнувшись, переспросила я.

Уголки рта Константина дёрнулись — он вот-вот готов был улыбнуться снова. Но губы вдруг снова стали сплошной тонкой линией.

— Ты думала, что ты — моя? — Его слова металлическим звоном прогремели в моей голове.

Я покраснела.

Я не знала, что думать.

— Для тебя найдётся кто-то получше, — выдохнул он, и быстро добавил: — но сейчас не об этом. Мне больше интересно, почему ты видишь то, что видишь.

— Думаю, объяснение есть, — послышалось от Гая.

Я беспокойно переводила взгляд от одного к другому, не заметив, когда глаза успели наполниться влагой.

Гай расправил плечи, деловито сложил руки на груди и уставился на меня.