Цвет сакуры красный
Шрифт:
На совещании в числе мероприятий по защите завода было решено создать рабочую дружину, вооружить и вывести на круглосуточное дежурство. Так что теперь начальникам цехов и ведущим инженерам предстояло переделать графики выхода персонала на смены с учетом этого нововведения. В том числе Волкову и его японскому коллеге, инженеру Моримото.
«Паллиатив, — бурчал про себя Всеволод Николаевич. — Формирование рабочих дружин самообороны — паллиатив. По уму надо бы ОМОН вызывать, а того лучше — спецуру с опытом проведения контртеррористических операций. Только вот где их взять и как вызывать, а?»
Однако он прекрасно понимал, что никакого другого решения нет
Дополнительная обваловка опасных сооружений и установок, усиление пожарных расчетов и тому подобное съедало слишком много рабочего времени, а потому, решением срочно переизбранного профсоюзного комитета завода и дирекции, смены для рабочих удлинили на полтора часа. Для инженерно-технического персонала продолжительность рабочего дня увеличивать не захотели, но те на стихийно возникшем митинге постановили: члены партии отрабатывают не менее полутора смен. А кто сможет — тот и больше…
Мастер фенольного цеха, старший наряда рабочей дружины Утида Кен
«В небе луна одна…» Так начиналось стихотворение, которое я много лет тому назад заучивал в школе. И доставалось же мне тогда!.. Как сейчас помню: на обеде открыл коробочку с едой и ну рис с мисо наворачивать! И вдруг учитель Акияма так спокойно, словно бы и не мне, произносит: «Неумеренность некрасива и гибельна для здоровья». У меня рис разом горьким стал. Коробочку свою я в тот день так и не открыл больше. А откуда господину Акияме было знать, что я первый раз за день тогда ел? Он-то — господин, надо думать, завтракал каждый день. А у нас иной раз и сены на просо не было!
Или вот еще, учитель каллиграфии, господин Ёсиока. Посмотрит на мю работу и назидательно так: «Небрежность — начало лени». Потом помолчит с минуту и добавит: «Многие приехавшие из деревни бывают ленивы и глупы». Всем мальчишкам весело, а я разве виноват был, что отец в деревне работы не имел? Пришел на заработки и нас с собой привез? Им-то, господам, невдомек было, как отец в порту с рассвета до ночи работал, как мать в прачках надрывалась, чтобы те проклятые три иены за школу собрать!..
А луна в небе и правда — точно прожектор. Лупит так, что светло — хоть газету читай. Это хорошо. Лунный заяц заботится, чтобы никаких гадостей сегодня никто на заводе не устроил. Большое ему за это спасибо.
Эх, время мое проходит. Жаль, что только под старость довелось хоть чуточку по-человечески пожить. А вот моя Юи — моя жена, так и не дожила до счастливого времени. Ох, какой красивый букет, принесла она в день нашей свадьбы. Большой, из акаций и маков. Только встреченная на пути их храма жена лавочника Хасимото скривилась: «Безвкусный веник». Юи даже заплакала. А тем же вечером мой младший братишка Рэн закидал камнями дом лавочника и порвал им все окна[3]… Его потом, в восемьдесят пятом, убили солдаты, верные империалистам.
Троих детей родила мне Юи. Дочь Има, сына Исиро и еще одну дочь, нашу младшенькую — Умеко. Старшей уже двадцать пять, и она уже принесла мне двоих внуков. У Исиро была невеста. Хоши. Ткачиха. Я тогда говорил сыну, что нет смысла жениться на женщине с ткацкой фабрики. В четырнадцать
Какая-то тень мелькнула наверху. Винтовку с плеча!..
А, зря забеспокоился. Это Волков-сан, инженер из далекой России. Возится с выходом из колонны. Хороший человек. По две смены работает. И знает очень много. У него орден. Не за войну — за отличный труд! Он советы дает — хорошие советы. Благодаря этим советам наша бригада выработку повысила так, что нам всем премию дали. По восемь иен на человека! А ему не дали, хоть мы и ходили браниться в профком. Если бы не он — нам бы ничего не дали, так как же его оставить без премии? А нам говорят, что Волков-сан деньги из России платят, а на нашем заводе он не числится. Значит, зарплата и премии ему не положены. Это толстый Мията — каракатица раздутая! — так сказал… Нет, не стоит даже думать плохо о человеке, которого убили за общее дело. Даже если он был плохим человеком…
Поправил за плечом старенькую «Арисаку». Сейчас армию вооружили русскими винтовками, а наши остались только в народной полиции и у рабочих дружин. Ну и ладно. Пусть молодчики якудза только попробуют сунуться к нам. Мы им быстро…
Что это? Эй, Окада, а ну-ка окликни этих. Что они возле насосной делают?! Окада?! Что с тобой?!!
Волков проверил манометр на выходе. Показания в норме, значит предложенный им новый режим разделения фенольной воды себя оправдывает. Буквально на днях из Союза пришла премия за прошлую рацуху, и вот — пожалте бриться! Эдак в следующем месяце можно еще рубликов на восемьдесят рассчитывать. То есть считай — на полновесную сотню иен. Неплохо, совсем неплохо…
Он уже собирался спускаться с колонны, когда заметил проходящий внизу патруль рабочей дружины. «Э, нет, — рассудил Всеволод Николаевич. — Если сойти сейчас — разговоров на целый час будет. Расспросы пойдут: что да как, да во что все это выльется? Эдак на сон меньше пяти часов останется. А я и так уже словно мокрая соль не высыпаюсь…»
Ожидая, пока дружинники пройдут дальше, он задержался на площадке, где лежала предназначенная на замену арматура: задвижки, клапана, вентили. И вдруг…
Откуда взялись метнувшиеся к патрульным тени Волков разглядеть не успел. Но шедший впереди дружинник вдруг схватился за горло и безмолвно рухнул наземь. Второй — высокий парень успел сорвать с плеча винтовку и засветил прикладом одной из теней в лоб. Судя по короткому вскрику удар не пропал даром.
Хлестко ударил винтовочный выстрел, но к парню ужом скользнул кто-то в черном. В лунном свете блеснуло лезвие, парень захрипел…
Оставшиеся двое дружинников лупили из своих арисак с такой скоростью, с какой только успевали передергивать затворы. «В божий свет — как в копеечку, — ругнулся про себя инженер. — Однако пора бы и вмешаться…»