Цвет сверхдержавы - красный. Трилогия
Шрифт:
– Скажу вам честно, господа, единая Германия для Франции - это, как вы вчера изящно выразились - "серпом по яйцам", - ответил Фор.
– Я поговорю с Иденом, он, как вы знаете, тоже от американской идеи не в восторге.
Через час Фор снова встретился с Хрущёвым.
– Иден согласен. Пусть господин Косыгин начнёт дискуссию, а когда возникнет нужный момент - просто подмигните мне, - предложил Фор.
– И я выступлю с этим предложением.
При обсуждении вариантов объединения Германии на официальном заседании, Джон Фостер Даллес, как обычно, стоял на своём.
Оглашая позицию
– В течение первой половины 20 века Германия дважды становилась поджигателем войны. Европейские нации пострадали от действий Германии больше, чем когда-либо за всю историю их существования. Не так ли, господа?
– спросил он, обращаясь к Эдгару Фору и Энтони Идену.
Фор и Иден согласно кивнули. Не соглашаться с Косыгиным в столь очевидном вопросе было бы глупо и нелогично.
– Решения Ялтинской и Потсдамской конференций были направлены на недопущение в будущем какой-либо агрессии с территории Германии. Так?
– продолжал Косыгин.
В этот раз вынужден был согласиться и Эйзенхауэр.
– Тогда где гарантия, что Германия, объединившись, не начнёт новую войну?
– спросил Косыгин.
– Господин премьер-министр! На территории Германии стоят американские и английские военные контингенты!
– возразил Эйзенхауэр.
– Это уже само по себе является достаточной гарантией!
– Достаточной для Англии и Франции - возможно, но не для окружающих Германию стран Восточной Европы, - возразил Косыгин.
– В сложившихся политических условиях можете ли вы, господин президент, дать официальную гарантию, что американские войска не присоединятся к немецким, если объединённая Германия начнёт военные действия против своих восточных соседей?
Эйзенхауэр понял, что попал в логическую ловушку. Если он даст официальную гарантию, что американские войска не будут участвовать в военных действиях, это будет почти равносильно подписанию договора о ненападении. Если не даст - это будет фактически официальным признанием агрессивных намерений США в отношении стран Восточной Европы.
Повисла неловкая пауза. Президент в замешательстве взглянул на госсекретаря. Даллес что-то лихорадочно написал на листке бумаги и сунул президенту.
– У Германии нет своих вооружённых сил, - прочитал Эйзенхауэр по бумажке.
– О какой агрессии может идти речь?
– 7 июня этого года Западная Германия начала создавать свои вооружённые силы нового образца, - возразил Косыгин.
– В ноябре первые новобранцы примут присягу. Как видите, мы достаточно хорошо информированы. Возможности немецкой промышленности нам всем хорошо известны. Мы их уже дважды на своей шкуре прочувствовали. Напомню также, что в 20-х годах у Германии тоже не было вооружённых сил. Ей понадобилось менее 20 лет, чтобы развязать самую кровавую в истории войну.
Косыгин знал, на что делать акцент. Высказывая апокалиптические намёки на возрождение Германии, он вбивал клин в ещё недавно единую позицию евроатлантических союзников.
– Напомню также, что мы сейчас решаем не сиюминутный вопрос, - нажал ещё сильнее Косыгин.
– Мы либо закладываем многолетний фундамент мирной Европы, либо расшатываем и разрушаем
– Итак, господин президент, вы даёте гарантию, что американские вооружённые силы в Европе не поддержат агрессию Германии против её восточных соседей?
– спросил Косыгин.
В зале повисла неловкая пауза. Хрущёв поймал взгляд Фора и, незаметно для Эйзенхауэра и Даллеса, подмигнул ему.
– Господа, позвольте мне высказать одну идею, - сказал Фор.
– Мне кажется, господин госсекретарь зациклился на идее объединения Германии. А вот европейским нациям единая Германия, простите, не сильно нужна...
– Что вы предлагаете, господин премьер-министр?
– повернулся к нему Эйзенхауэр.
– Зафиксировать раздел Германии, установить полноценную границу между Западным и Восточным Берлином, а также между Западным Берлином и Восточной Германией по периметру, признать демаркационную линию между Западной и Восточной Германией в качестве государственной границы. Признать Западный Берлин нейтральной международной территорией. Заключить мирные договоры по отдельности с Западной и Восточной Германиями, - ответил Фор.
– Оставить эту ситуацию в неприкосновенности минимум на 50 лет. Лучше - на сто.
Даллес опять что-то написал в блокноте и сунул президенту. Эйзенхауэр посмотрел в записку и что-то тихо-тихо прошептал Даллесу. Даллес так же тихо ответил. Несколько минут они шептались. Все остальные терпеливо ждали.
– Для Соединённых Штатов такой исход неприемлем, - ответил Эйзхенхауэр.
– Мы не можем согласиться с тем, что миллионы людей в Восточной Германии разделены со своими семьями в её западной части и лишены свободы...
– А мы можем согласиться, - заметил Иден.
– Безопасность Лондона мне, знаете ли, как-то ближе, чем свобода Берлина...
– Видите ли, господин президент, - продолжил Фор.
– Снаряды немецких пушек до Вашингтона гарантированно не долетят. А вот до Парижа они уже не раз долетали.
Эйзензауэр и Даллес снова начали шептаться. Такого поворота событий они не предусмотрели. "Евроатлантическое единство" трещало по всем швам.
– Господин премьер-министр, - начал Эйзенхауэр.
– Я удивлён вашим предложением. Неужели вы не понимаете, что играете на руку красным?
– С какой стати, господин президент?
– деланно удивился Косыгин.
– Ну, не примете вы предложение господина Фора, и всё останется как есть. Как были две Германии, так и останутся. Для нас вообще никакой разницы не будет.
Даллес снова что-то написал на листочке и сунул Эйзенхауэру.
– Существует только одна Германия, - прочитал президент.
– И существует её восточная половина, оккупированная Советским Союзом...
– Ну, господин президент, вы ещё скажите - "незаконно оккупированная", - поддел Косыгин.
– Вы собираетесь оспорить решения Потсдамской конференции? Или вы отрицаете существование нацизма в Германии? Тогда против кого вы воевали в 1944-45? Уж не против французов ли?
Эйзенхауэр смешался и замолчал. Даллес что-то писал в блокноте, потом зачеркнул, вырвал лист и сунул в карман, снова начал что-то писать...