Цвет жизни
Шрифт:
Между тем перепуганные полицейские и воинское начальство, решив, что в толпе есть немало вооруженных и что может вспыхнуть нешуточный бунт, ретировались из зала в заднюю дверь.
После этого разгоряченные женщины бросились к столам, стали рвать списки и заливать чернилами прочие документы. В окна на улицу под грохот опрокидываемых столов и стульев полетели бумажные клочки…
Разгромив помещение, оставив в зале трудно приходившего в себя пристава, возмутительницы спокойствия вышли на улицу.
Здесь уже знали о происшедшем
– Не пойдем!.. Пусть те идут, кому война на руку… А нам там яма. И царя к чертовой матери!..
Через минуту появилось уже несколько ораторов. Схожие призывы слышались с разных сторон. Были в толпе и осторожные, сомневающиеся. Но они молчали, будто пережидали в укрытии ураган…
Среди этой сумятицы Тарасу становилось всё веселее, вслед за другими он громко кричал:
– Долой! Долой гадов!..
Ему казалось, что все эти окружавшие его бабы и мужики, перебивая друг друга, тоже торопились прокричать проклятия хозяевам власти и богатеям.
Тараса бросало течением толпы, как щепку, то в одну, то в другую сторону. Он был один – вырвавшись из гимназии, он потерял отца с матерью из вида и теперь искал их.
Наконец ему удалось выбраться из самой гущи к небольшой улочке, которая выходила на площадь. Здесь он неожиданно услыхал испуганные крики, словно на людей надвигались какие-то звери и неминуемо должны были их подавить и уничтожить.
– Солдаты идут!
– Разгонять бу-дут!
Откуда-то вывернулся Бояринцев с гармошкой, перед тем храбро распевавший песни. Теперь он орал совсем другим голосом:
– Про-пали!.. Бежим!
Но сквозь плотно затертую толпой улочку пробиться было невозможно.
Бояринцев бегал взад и вперед, ища выход, как жирная крыса, попавшая в мышеловку.
Из толпы выскочил отец Тараса и грозно бросил:
– Куда?.. Не бежать, драться надо!.. Не посмеют стрелять!.. – Отец Тараса с такой твердостью и жаром оборвал трусливого детину, что несколько мужиков, которые уже бросились за Бояринцевым, вдруг остановились.
Тарас с удивлением взглянул на отца. Как же он изменился! На рябом лице вздрагивали желваки, голос властно гудел. «Вот какой у меня батя, солдат не боится», – с гордостью подумал Тарас.
Плотно сбившаяся толпа, настороженная и притихшая, угрюмо ожидала солдат. Серые колонны шли быстро, почти бежали. Штыки винтовок мерно качались над головами. Но, как показалось Тарасу, солдаты совсем не были страшны. С правой стороны колонны мелкой иноходью припрыгивал тонкий, перетянутый желтыми ремнями офицер.
Когда солдаты почти вплотную подошли к толпе, офицер громко, врастяжку рявкнул:
– Ра-асходи-ись!..
Офицер так широко раскрывал рот, что Тарасу стало смешно, в его
Толпа вновь всколыхнулась, но в этот момент отец Тараса вышел вперед и, щуря глаза, хладнокровно спросил:
– А куда прикажете, ваше благородие, идти? Ежели по домам, то согласны, а ежели на войну, что ж вы-то туда не идете? А мы там чего не видали?
Офицер побагровел, стал орать еще громче:
– Ра-азойди-ись!.. За такие слова!.. Стрелять будем!.. За-аря-жа-ай!..
Как от вихря взметнулась толпа.
– Пугают… Не посмеют! – раздались уверенные голоса. Зловеще защелкали стальные затворы. Отец Тараса продолжал стоять впереди. Растерянный вид солдат еще больше придавал уверенности, что стрелять они не решатся. Из толпы отделились несколько человек и подошли к отцу. И все они вразнобой выкрикивали, глядя на солдат:
– Убивайте своих братов!..
– Что здесь помирать, что на войне…
– Стреляйте!..
Сжимая в кармане рукоятку револьвера и глядя на офицера, Тарас решил: «Пусть только попробует, первого уложу…»
Точно боясь упустить момент, офицер, изогнувшись, взвизгнул:
– Рота-а!.. Пли!..
В толпе кто-то вскрикнул и заголосил. Но не раздалось ни одного выстрела. Солдаты опустили винтовки к земле. Смущенные, они топтались на месте, нагнув головы… Офицер завертелся, словно ошпаренный. Размахивая револьвером, грозил солдатам:
– Я вам покажу, сволочи… Изменники!.. Назад, шаго-о-м… а-арш!..
Солдаты вразнобой, расстроенными колоннами двинулись обратно и скрылись за углом.
Доставшаяся победа опьянила людей радостью. Толпа, стиснутая на улице высокими домами, забурлила, как могучий водоворот. Гул голосов, то вспыхивая, то затихая, отзывался далеко в улицах. Еще больше появилось ораторов. Выше летели картузы, уверенней неслись крики.
– По до-ма-ам!.. Отвоевали!..
– Не пойдем!..
– Надо брать тюрьму!.. Выпустить политических!..
Из улиц и переулков со всех сторон прибывали новые группы мужчин и ребятишек. Люди бежали, как на пожар, торопились, еще не зная, в чем дело. Явились мелкие торговцы и, перебивая ораторов, кричали:
– Яблочки, яблочки первые!.. Пятак пара, три копейки штука.
– Пирожки горячие!
– Газеты, журналы! Союзники потопили турецкий крейсер… Последние известия!..
– Это что, малец? – спросила Тараса сгорбленная старушка – Крестный ход, что ли, собирается?
Тарас махнул рукой – какой, мол, бабуля, тебе тут крестный ход – и направился в другую сторону. Он увидел около ораторов людей со свертками. Появились листовки. Тарас взял одну и стал читать: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Долой самодержавие! Долой войну!».