Цвет жизни

Матушкин Василий Семенович

Прошли несколько безлюдных улиц. Около одной дешевой гостиницы офицер задержал Тараса.

– Ну, вот мы и приехали, – шутливо заметил он.

Поднялись на второй этаж и остановились около двери крайнего номера. В коридоре горела единственная электрическая лампочка, ее свет едва разгонял темноту. В другом конце коридора виднелась лестница. Под ней лежали какие-то ящики и поваленный набок стол.

Впуская офицера в номер, лакей вежливо поклонился и спросил:

– Прикажете заказать ужин?

– Благодарю. Ого,

отличная комната! Немного свежо. Ну да я сегодня, уважаемый, ночевать не буду. Чемоданчик только оставлю здесь. Дело есть у знакомых, а номерок за мной останется. Понятно?

Повернувшись в сторону Тараса, офицер порылся в своем бумажнике и, вынув новенькую, еще хрустящую трехрублевку, сказал:

– На, парень, за работу. Купи ботинки и не озорничай. Тарас никак не ожидал такого исхода. Он даже подумал: «А не шутка ли это?». Но когда трешница хрустнула в его кармане, он, улыбаясь, широко раскрыл рот. Лакей укоризненно покосился на щедрого офицера и пробурчал под нос что-то непонятное.

– Обиделись? – участливо спросил Тарас лакея и совершенно искренним тоном добавил: – Давайте разделим пополам.

У Тараса были такие чистые, невинные глаза и столько простоты и естественности в голосе, что лакей поверил. Торопливо вытащив из кармана горсть серебра, он стал отсчитывать полтора рубля. Тарас в момент стукнул лакея снизу по руке, и серебро горохом посыпалось на пол. Не медля ни мгновенья Тарас с бурной радостью шаром слетел по лестнице, мелькнул мимо растерявшегося швейцара и выскочил из гостиницы.

Он не замечал обжигающего ветра, который трепал его лохмотья и леденил почти голые колени.

Забежав на почту, Тарас разменял трешницу и долго раздумывал над тем, что же ему делать с деньгами. Сперва он положил в левый карман только пятьдесят копеек.

На эти деньги он решил плотно поужинать и, если удастся, достать рюмку спирта – согреться. На остальные, отложенные в правый карман, решил купить хлеб, селедку, сахар, мясо и отнести все это матери. Но затем Тарас передумал, пришел к заключению, что на полтину он и червячка не сумеет заморить как следует.

Когда Тарас подходил к «обжорке» с вывеской «Дешевые обеды и ужины с музыкой», в его карманах денег было поровну. Он оправдывал себя тем, что у него во рту целый день не было маковой росинки и что у него тоже кашель с кровью.

Вскоре Тарас уже сидел в углу сыроватого подвала за неряшливым столиком и заканчивал ужин, состоявший из похлебки с соленым судаком и пшенной каши. С ним сидели два его товарища, такие же бездомные бродяги. Они, еще более голодные, уже успели за счет Тараса съесть такие же порции и теперь с благодарной завистью смотрели на своего благодетеля.

Один из них был маленький, лет двенадцати. На его голове болталась большая солдатская фуражка. Из-под сломанного зеленого козырька выглядывал острый носик, глаз и вовсе не было видно. Имени этого босячонка

никто не знал, даже он сам. Но он любил откликаться, когда его называли Соловьем. Это прозвище он заслужил тем, что мог умело на лады свистеть, сунув пальцы в рот.

Другой товарищ Тараса был почти вдвое выше Соловья. Гибкий и сильный, с копной рыжих волос на голове, с расстегнутым всегда воротом рубахи, он был признан своими босяками главарем. Вполне мужицкая фигура и размашистая ухватка мало подходили к его кличке Кошка. Только глаза напоминали днем зеленые щелки, а ночью фосфористые, они улавливали любую тень, издали различали походку городового от запоздалого пешехода.

Босячата с бахвальством рассказывали друг другу про свои сегодняшние похождения. Когда очередь дошла до Тараса, он, как и его товарищи, тоже не поскупился на краски и рассказывал самые невероятные вещи. Он ни словом не обмолвился про морковину, на которую так неудачно покушался, а сочинил историю про кошелек. Этот кошелек он якобы вытащил у самого городового, пробежал пять кварталов и только на шестом вынужден был бросить его, так как погоня начала стрелять. А затем, переврав историю с разбитой витриной, перешел к случаю с офицером в гостинице и мечтательно закончил:

– Вот если бы хапануть этот чемоданчик! Слово даю, что там контрабандный товар. А иначе почему же он мне трешницу дал?

– Трешницу?! – переспросил Кошка, не веря своим ушам, и зло заорал: – Значит, ты брехал, что у тебя полтора рубля!.. А где остальные?

Но Тарас не очень-то напугался. Хоть положение было незавидным, оставлять мать без продуктов он не собирался. Решил вывернуться:

– Это он только сказал про трешницу, а когда полез в бумажник, там оказались одни десятирублевки и мелочи полтора рубля.

– Брешешь… По твоим фонарям вижу! – зашипел Кошка и так стукнул кулаком по столу, что звякнула посуда.

Припертый к стенке перекрестными вопросами, Тарас наконец сознался, что у него есть еще полтора рубля, которые он оставил для продуктов больной матери и должен сейчас же купить их и отнести домой.

– Не помрет! – грубо оборвал Кошка и, вскочив с табуретки, решительно скомандовал: – Вынимай! Не отдашь?.. Тогда мы из тебя мокрое сделаем.

Тарас знал, что сопротивляться этому атаману нет смысла, и выбросил на стол серебро.

Соловей сдвинул свою фуражку на затылок. При виде серебра его глазенки загорелись.

– Ты не ерепенься, – уже подобревшим тоном повел речь Кошка, когда Соловей с деньгами ушел за спиртом к знакомой торговке. – У меня мысль есть насчет твоей матери. Ты говоришь, что в том чемодане хорошие вещи?

– Да.

– И номер пустой?

– Как моя требуха полчаса назад.

– Тогда чего же мы сидим здесь, будто слепые у церкви?

И Кошка стал шепотом развивать план, как можно завладеть богатым чемоданом.