Цветочек. Маска треснула. Том 2
Шрифт:
– Только рисуй ты, а то меня узнают. Во! – наг сунул Дейне измочаленную веточку вместо кисти. – Давай судью рисуй.
– Да я не очень умею. Да и не видела его ни разу!
– А ты подпиши, что это судья. Давай-давай! И мешок ему в руки дай. И как намёк, чтобы он всё понял, хвост мой рядом нарисуй. Но только хвост! Чтоб никто не понял, что он мой!
Ну, никто не понял, что это хвост наагалея. Никто вообще не понял, что
– Закончилось? – Вааш перегнулся через Ссадаши, чтобы глянуть на листы в руках Шаша. – Маловато… Плохо рыли. Вот после наших с ним последних похождений написали один роман, два рассказа и четыре песни сложили.
– А сколько легенд придумали… – недовольно протянул Дел.
– Мы с Дейной не успели сработаться, – Ссадаши ласково прищурился в сторону невозмутимой хранительницы. – Но…
– Я больше никогда не буду пить, – пресекла попытку заглянуть в будущее Дейна.
– Да ладно тебе, из-за одной картиночки и пары неоплаченных счетов? – игриво протянул наагалей.
Все присутствующие прекрасно понимали, что причина совершенно в другом. И Дейна тоже понимала, что о части, не рассказанной в отчётах, господа и так знали. Наагалей даже не попытался спрятать засосы, и женщина с большим трудом удерживалась, чтобы не пялиться на них постоянно. От одного взгляда начинало печь губы и в памяти пожаром вспыхивала картина, как она прижимает смеющегося наагалея к каменной стене и делает то же, что и он парой секунд ранее: целует его шею и ключицы. Наг откидывает голову назад, позволяя творить, что ей хочется, а она нетерпеливо стягивает одежду с его плеч, чтобы поцеловать и их. Боги, как у неё чесались зубы укусить его! Даже сейчас при одной мысли, как она смыкает челюсти на нежной бледной коже, рот начинал наполняться слюной.
Воспоминания об острой жажде целовать, ласкать, обнимать и касаться пробуждали эту жажду заново. Но если пьяная Дейна с радостью падала в объятия своих желаний, то трезвой Дейне было стыдно и в то же время её снедал плотский голод.
Позор семьи! Разве так её воспитывали? Уж тётя точно не говорила ей, что желание затащить хвостатого мужика в кусты – правильно и прилично. В её нравоучительных рассказах в кусты тащили женщин, но те сопротивлялись и всегда отстаивали честь перед похотью.
Сейчас Дейна ощущала себя олицетворением похоти, а наагалей виделся ей сочной упитанной мышью, которая коварно заманивала кошку в её лице помахиваниями розового хвостика. Так бы и сожрала. И она не могла припомнить, чтобы тот же Тинтари привлекал её так сильно.
Похоже, именно это и называли страстью – диким животным влечением, далеко не всегда идущим рука об руку с любовью. Сейчас наагалей был так привлекателен в шуршащем светло-зелёном одеянии. Хотелось опуститься рядом с ним на пол, прижаться к груди и коснуться носом его шеи чуть ниже уха.
Дейне казалось, что все понимают, какие желания её обуревают. Наагалей ещё своими многозначительными взглядами подливал масло в огонь её переживаний.
Как
Дейна ничуть не презирала ту же Инан за выбранный образ жизни. Вначале он её шокировал, но она привыкла и свободная любовь уже не находила осуждения в её душе. Но Дейна не могла представить саму себя, вольно любящей любого мужчину, которого бы ей пожелалось. Что-то в душе противилось, накатывало гаденькое ощущение. И думая о свободной любви, Дейна всегда думала, что мужчины и женщины просто используют друг друга. Их право, но она так бы не хотела.
А тут она сама едва не соблазнилась наагалеем и до сих пор жалеет, что всё же не соблазнилась.
В сердцах Дейна подумала, что это всё Дед, его огненная наследственность и благосклонное отношение к плотской любви.
– В качестве наказания император распорядился лишить Дейну жалования на два месяца, – наагасах Шашеолошу сочувствующе взглянул на хранительницу. – А также обещал издать указ, в котором запретит продавать наагалею Ссадаши део Фасаш и леди Дейне Аррекс вино или любую другую выпивку в Дардане.
Дейна не выдержала и прикрыла глаза.
Прославила род Аррекс на всю столицу!
– За что? – изумился Ссадаши. – Мы всего лишь немного погуляли, порисовали и все наши счета оплатили. Некоторые горожан убивают, а им всё равно наливают.
– А император понял, что легко отделался, и не хочет рисковать, – прогудел Вааш. – Чего ерепенишься? Ты никогда особо и не пил. До бала осталось немного, потерпишь. А дома хоть упейся!
– Я переживаю за Дейну, ей-то тут жить дольше.
Что-то в словах наагалея Дейну неприятно кольнуло, но она не поняла что. Судя по малость обескураженному взгляду нага, ему тоже что-то не понравилось.
– Осталось четыре дня?
– Да, Ссадаши, совсем немного, – Вааш ехидно прищурился.
Друга он понимал как никто другой.
Ссадаши не мог и не хотел отрывать взгляд от Дейны. Какой страстной и жадной она была прошлой ночью. Ему хотелось насладиться этой страстностью. Завернуть женщину в хвост и утащить под одеяло, в жаркое логово. Хотелось посмеиваться над её жадной неловкостью, позволять творить то, что ей хочется. За прошедшую ночь Ссадаши понял, что ему нравится, когда Дейна творит то, что желает.
Он увидел совершенно другую Дейну. Словно наземь упала и разбилась маска. Даже не упала. Её отшвырнули!
Дейна, с которой он познакомился, была строгой закрытой особой. Старательно невозмутимой, раздражающе ответственно относящейся к своим обязанностям. Показательно жёсткая и сухая.
Потом он познакомился с мечущейся Дейной, которая многого боялась, мечтала стать сильной, презирала свою доверчивость и наивность. Эта Дейна колебалась, она не понимала, как ей стать такой, какой хотелось бы. Её порой бросало из одной стороны в другую, от показательной рассудительности до необдуманных поступков.