Цветок душевного стриптиза

Мавлютова Галия Сергеевна

В клубе стоял дым коромыслом. Хоть топор вешай. Басистая девушка верно и преданно охраняла барсетку Алексея Ниткина. Оболваненный пивом мачо болтался по залу в обнимку с какой-то девицей. Экстравагантное зрелище. На девушке – длинные ботфорты, кожаный лифчик, кожаные шорты. Голые ляжки. Вислые груди. Пухлые мясистые бока. Больше ничего ценного на девушке не было. Но Ниткину явно нравился эпатаж. Алексей орал песни, матерился, в общем вовсю раздухарился.

– Спасибо, – крикнула я соседке по столику.

– Пожалста, – осклабилась она.

Я прицепила ключи к связке. Подошла к Ниткину и повесила ему на пояс барсетку.

– Леш, я ухожу, устала очень, мне домой пора, – прокричала прямо ему в ухо.

Алексей ухватился за меня и поцеловал. Я отпрянула от него. От Ниткина несло пивом, табаком и еще чем-то неприличным. Он кому-то махнул рукой, прижался ко мне, и вдруг меня

ослепила яркая вспышка. Я заморгала, чтобы прочистить от слез глаза. В зале находился фотограф, тот самый, из фотоателье. Великий мастер по физиономическим перевоплощениям. У каждого свои заработки. Я отвернулась. Только этого мне еще не хватало, в моих приключениях недоставало лишь криминальных снимков. Я хотела проститься с Алексеем, что-то пыталась ему сказать, но Ниткин уже не слышал меня. Он вообще ничего не слышал. Его внимание было полностью поглощено девушкой в кожаной униформе. Наверное, она приобрела свой наряд в «Магазине эротической одежды».

Когда я вышла на улицу, ко мне лихо подлетел желтый огонек.

– Красавица, а мы за вами, – сказал таксист.

Парень весело подмигнул мне: дескать, садитесь, госпожа девушка, в машину, со мной не пропадешь. Я улыбнулась сквозь слезы. Вспышка фотографа оставила на мне мокрый след. Но я развеселилась, наконец-то у меня появились друзья в ночной жизни. Я завела собственного таксиста. С сегодняшнего дня можно спокойно болтаться по ночным барам и клубам. Но очень уж спать хочется. Очень.

– Может, в больничку свезти? – спросил таксист.

В глазах испуг. Тревога. Видимо, здорово меня колошматит. Я посмотрела на руки. Трясутся, будто к току подключены.

– Не-а, домой поеду, отлежусь немного, завтра на работу.

Судорожно сцепив руки, чтобы не выпустить из рук ключ и конверт, я расплатилась с таксистом. Он записал на бумажке свой номер телефона. На всякий случай. Я пробормотала слова благодарности, заверила: дескать, непременно воспользуюсь предоставленной возможностью вызывать такси в любое время суток, в дождь и непогоду, в пургу и слякоть. Я с трудом открыла замки на всех дверях, добралась до квартиры, добрела до кровати и рухнула прямо в одежде, с прижатыми к груди конвертом и ключом, полностью обессиленная, опустошенная, выжатая до донышка. Напряжение ушло, оставив после себя глубокий след. Мне казалось, что внутри меня поселился страшный крот. И он роет ямку, вгрызается во внутренности, пытаясь выйти наружу. Больно. Очень больно. Нестерпимо больно. Мне нужно отдохнуть. И я уснула… А когда проснулась, рядом со мной лежал конверт с деньгами. В руке был зажат ключ от сейфа. Сумочка валялась на полу, а сотовый высовывался из-под подушки и как-то странно вибрировал. Я чувствовала себя здоровой. Все видела, но ничего не слышала, видимо, заложило уши от нервного перенапряжения. А сотовый надрывался, он крутился во все стороны, светился огоньками, затухал, в общем, всем своим видом напоминал мне о наступивших трудовых буднях. Я включила телефон. Неопределенный номер. Приложила сотовый к уху. Ничего не слышно. Ничего. Что-то с ушами.

– Настя, если ты не внесешь арендную плату до десяти утра, я тебя закопаю, – вдруг прорезалось в тишине.

Мой слух мгновенно восстановился. Громовой голос в сотовом способен был покойника из могилы поднять. Жуткий голос. Это же сам Черников, взбешенный, разъяренный до хрипоты.

– Настя, ты маму родную забудешь, обещаю тебе.

Я потрясла головой. Опять что-то с ушами. Будто ватой заложило.

– Ты еще вчера получила бабки и до сих пор не заплатила за павильон, – надрывался Денис Михайлович.

И чего орет, зачем вопит, такой ясный день. И дождя нет. Солнце светит. Настроение отличное.

– Молчишь? – сказал Черников.

Денис не сказал, не спросил, он наслаждался будущей казнью. Палач произнес прощальные слова с потаенной радостью в голосе. Черникову хотелось как можно быстрее раздавить меня, аки червя ползучего. Он втаскивал меня на плаху.

– Нет, не молчу, сплю еще, – пробормотала я, – а арендную плату я внесу до десяти утра. Еще рано, Денис Михайлович. Восемь утра, и чего это вам не спится, господин управляющий?

Ничего экстраординарного в моих словах не заключалось, но Денис вдруг завыл нечеловеческим голосом. А я в очередной раз порадовалась тому, что так и не вышла замуж за этого горлопана. Орал бы на меня каждое утро. Тиран и садист. Сатрап. Деспот.

– Я посплю еще немного, Денис Михайлович, с вашего разрешения, а то я не выспалась, вчера в «Папанин» ходила с Ниткиным, устала очень, – вежливо и бесстрастно произнесла я в трубку.

И отключила телефон. Спать мне расхотелось. Я валялась в кровати, наслаждаясь

долгожданной радостью. Во мне появилось новое ощущение. Это было необычное ощущение, острое, с перчинкой. В первый раз в жизни я не позволила себя обидеть, не разрешила раздавить мою жизнь, отстояла свое право на достоинство. Я хочу нормально жить. И мне никто не помешает жить по совести. Никто. Я сказала свое последнее слово. Показала силу. Доказала правоту. И вот мои доказательства, конверт и ключ, они свидетельствуют о моей храбрости. Вспоминая перипетии прошлой ночи, я невольно вздрогнула. Если бы неделю назад мне сказали, что меня вынудят проникнуть в чужую квартиру, чтобы извлечь оттуда похищенные вещи, я бы рассмеялась этим людям в лицо. Да за кого они меня принимают? Я не умею тайно проникать в чужое жилище. И никогда этого не делала. И ни за что в жизни не сделаю, ведь меня не научили проникать в чужие дома, но у меня не было выбора. Пришлось вынужденно осваивать преступное мастерство, и все-таки я сумела проникнуть сквозь заслоны. Жить без совести невозможно, но меня заставили защищать мою честь. Я отгоняла назойливые мысли. Думала лишь о насущном. О чести, о жизни, о справедливости. Мне почему-то не хотелось сейчас думать о Горове, а как бы он поступил, если бы Черников обнародовал утрату денег и ключа, не дождавшись моей реакции на случившееся? Мысли вновь и вновь наслаивались на круг. Я точно знала, как поступил бы Марк Горов, знала это с первой минуты, как только обнаружила исчезновение конверта. Он отвернулся бы от меня. И родная рука безвольно повисла бы в воздухе. Но мне тяжело было думать об этом. Как только я возвращалась к этой мысли, меня заново начинало колбасить, да так, что искры из глаз сыпались. И вместо того, чтобы по-прежнему и дальше воображать страшные картинки, я решила еще поспать. Недолго…

Пробили часы. Девять утра. Опоздала. Я вскочила, будто меня ужалила осенняя оса. В заднее место. Я носилась по квартире, собирая сумку, заталкивая в рот куски чего-то съестного, сыра, что ли, запивая все это холодным кофе, после завтрака принялась чистить зубы… А как славно начинался день, проснулась, а за окном почти праздник, солнечно, и дождя не видно, и настроение великолепное. Перед уходом я посмотрела на себя в зеркало. Ничего преступного в отражении не обнаружила. Девушка как девушка. Обычная. Как все. И ко мне вернулось праздничное состояние. И засмеялась от счастья.

Глава 4

Успела. Не опоздала. Я влетела в павильон, прижимая многострадальный конверт к сердцу. Заглянула в окошечко.

– Мне бы заплатить за аренду павильона, – робко произнесла я.

Кассирша проигнорировала мою пунктуальность, даже не взглянула на меня; не поднимая головы, она выписала квитанцию, оформила чек, скрепила бумажки и пересчитала деньги. Они так и лежали нетронутыми в опечатанном конверте. Кассирша с задумчивым видом оторвала полоску бумаги, вытащила деньги и долго мусолила злосчастные бумажки. А я не стала задумываться о том, почему Ниткин повез конверт домой, почему не оставил в бизнес-центре, почему не положил в свой сейф… Ни на один из этих вопросов я не смогла бы ответить. В чужую голову не заглянешь, в своей бы толком разобраться. Лучше всего забыть о происшествии. Ведь я была готова к противодействию со стороны Черникова и всегда знала, что Денис Михайлович не обойдет меня своим пристальным вниманием. Разумеется, мне и в голову не приходило, что внимание будет настолько пристальным и что оно перешагнет границы закона. Станет преступным. Нет. Об этом я не подумала. Денис Михайлович не захочет отпустить меня подобру-поздорову. И мне придется жить и работать, учитывая тонкости жестокого характера моего бывшего жениха.

Но я радовалась солнцу. Радовалась тому, что в течение десяти дней меня не будет в «Максихаусе». За это время много воды утечет. Нева все уносит в себе – и грязь, и нечистоты. Выставка забирала мое внимание, я полностью отдалась работе. «Максихаус» остался где-то далеко, в моих снах, и я могла смотреть на него сверху, восседая на розовых облаках. Но дни шли, бежали, торопливо перепрыгивали через кочки будней. Я искала клиентов из провинции, без устали расхваливала товар, заключала договоры, а вся оплата производилась по безналичному расчету. Это было главным условием выставочного комплекса. Наверное, в этих залах где-нибудь внизу, в подвалах, под лестницей, шла бойкая торговля из-под прилавка и многие расплачивались наличными деньгами. Повсюду свирепствовал черный нал. Но мне было все равно. Меня больше не трогали чужие проблемы, и своих хватило до затылка. До сих пор я ощущала ноющую боль под темечком. Пережитый стресс не прошел даром, он остался со мной надолго, чтобы постоянно напоминать об опасности.