Цветок эдельвейса или под сенью львиной лапы
Шрифт:
По дороге я все же не выдержала и постучалась в покои лорда, ожидаемо мне никто не ответил, только пробегающая мимо горничная недоуменно взглянула на меня, когда я, неловко обернувшись, стукнула костылем о косточку голени больной ноги и чуть не взвыла от боли.
Двери покоев не поддались мне, так что ушла я не солоно хлебавши в библиотеку.
Там мирно горел камин и стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь стуком моей деревяшки о мраморный пол. Я нервно усмехнулась, даже думать о гробах, тишине и смерти в доме некроманта может быть чревато.
Расправив платье, с усилием села на низкую
Костыль я оперла о ближайший книжный шкаф, именно эта деревяшка и помогла найти не предназначенное мне знание.
Я уже собралась вставать, когда неловко зацепила его подолом платья и подпорка с грохотом упала на пол, чуть подпрыгнув, прежде чем замереть.
Проглотив рвущиеся ругательства, с кряхтением и мыслями: «Да чтоб тебя!», я почти легла на пол, чтобы поднять своего помощника и тут что-то блеснуло в пыли и темноте, под тем самым книжным шкафом.
Сердце дрогнуло, может ли туда закатиться что-то ценное? Надо бы проверить… Коленка здоровой ноги грозила соскользнуть и тюкнуть меня лицом в довольно твёрдый пол, потому мне следовало поторопиться. Перехватила поудобнее подведший меня костыль и пошарила им под шкафом. Зацепилось что-то явно тяжёлое, с трудом подтянув это к себе, я перевела, наконец, дух. Сил потратила много, даже обидно будет найти там что-нибудь типа металлического лома или грузила для капусты.
Но то, что я нашла было костяной шкатулкой, среднего размера, с металлической окантовкой по углам и странным рисунком в середине крышки, который образовывали вычерченные глубокие линии на поверхности кости.
Я уж его и так смотрела и вбок поворачивала, вроде бы смысл уловлю, а нет, снова ускользает.
Снова села на скамейку для ног, положив костыль для верности в кресло рядом и подтянула к себе шкатулку, она была несоизмеримо с размером тяжелая. Я с трудом ее пододвинула и взялась за крышку, заранее собираясь с силами, как она открылась без малейших усилий.
Воробей лишь осуждающе чирикнул, отвернувшись для верности, мол, я здесь ни при чем, а я продолжала молча смотреть на содержимое шкатулки. Там лежал обычный детский блокнот, исписанный неверной мальчишеской рукой.
Мне бы помешкать немного, подумать, стоит ли лезть в чужую жизнь, а я радостно вбежала в неё, чуть не затаптывая на своём ходу.
Глава 9
В коридоре послышались голоса слуг и я не раздумывая схватила блокнот и сунула его в карман платья, а шкатулку с противным скрипом пнула здоровой ногой обратно под шкаф. Дверь библиотеки распахнулась и Гаяз заявил:
— Так и знал, что не улежишь! Что доктор сказал? Постель недели на три, чтобы осложнений не было, вот куда тебя понесло? Не хотел же тебе подпорку делать, а уболтала меня…
— Кому-то надо заняться счётами, пока лорд снова ушёл в себя, — попробовала оправдаться я.
— Что ж ты там на полу считаешь? — съехидничал Гаяз.
— Утомилась, пока шла, отдыхаю, — покраснела я от явного вранья.
— Давай помогу, болезная, — вздохнул старик и крепкой рукой поднял меня на ноги, подвинул кресло и усадил меня в него, — сейчас принесу домовые книги, будешь просматривать.
— Хорошо, я была бы тебе благодарна, — кивнула я ему, карман с блокнотом жёг мне бедро и мне не терпелось добраться до своей комнаты.
Такая возможность выпала только после ужина, пока мы с Гаязом приводили в порядок записи за предыдущие три года, за этот год я даже браться не хотела — разрозненные записи и одни убытки. А Гаяз лишь горестно вздыхал и повторял:
— Что ты хочешь, у хозяина других забот полон рот, я тоже не силён в бумагах.
Так что ужинали мы вдвоём в библиотеке, обложенные бухгалтерскими книгами и принадлежностями для письма.
Я нашла не одно белое пятно в записях, где-то Гаяз недосмотрел, где-то брат лорда, где-то редкие приглашённые экономки смуту внесли, в общем, книги требовали моего пристального внимания.
Кстати, насчёт брата лорда Цервина, точнее его жены, она терпеливо, каждую неделю присылала записки с напоминанием, чтобы я не забывала высылать им отчёты о состоянии лорда Адвина и его дел. По простому, докладывала бы обо всем им. Я так же терпеливо отписывалась через курьера, который каждый раз не заходил в дом, а предпочитал ожидать моего ответа на главном крыльце или у фонтана.
Все мои письма содержали лишь общие фразы и заверения, что лорд в добром здравии и рассудке. О том, что он закрывается в своей комнате и перестаёт существовать для мира, я не писала, так как смутно подозревала, что эта информация ему повредит.
Я тяжело вздохнула, как теперь при наличии горничных в доме скрыть этот факт? Попробую все же распустить слух, что лорд спешно уехал ночью. Может сработает.
Украденный блокнот не давал забыть о себе, он будто шевелился, хотя это, конечно, было невозможно. Я затаив дыхание, сунула руку в карман и осторожно вытащила на свет записи.
Долго смотрела на кожаный переплёт с выдавленным рыцарем, замахнувшимся двуручным мечом на дракона. Позолота, покрывавшая ящера, облупилась и осталась только на брюхе, от чего он частично сливался с обложкой и получалось, что рыцарь борется с пустотой.
Обложка будто живая перевернулась, открывая первый лист записей.
Нарисованный цветок эдельвейса и подпись:
«Папа говорит, что этот цветок защищает нас. Как может защищать цветок? Иногда взрослые такие глупые…»
Приглашение читать дальше мне не нужно было, я уже смелее переворачивала страницы и читала. Никаких дат, никаких имён, только случайный происшествия и ощущения мальчика, который познавал несправедливость и жестокость этого мира.
«Две недели назад отец упокоил соседнее кладбище, на него было наслано заклятие пустой жизни и многие трупы поднялись из могил, даже в нашем семейном склепе кто-то скребся изнутри, но не мог отодвинуть тяжёлую входную дверь. Селяне прибежали как только первый зомби дошёл до околицы, и кричали, чтобы лорд их защитил, а что до этого они убили мою тётю, сестру отца, будто и забыли вовсе. Отец хмурился, а мама просила его не ходить, мол заклятие само рассеется, ага, только до этого зомби могут убить много людей. И отец пошёл, вернулся уже к утру, раненый и опустошенный, завалился спать, а селяне лишь прислали двух коз и несколько кур в благодарность.