Цветок греха
Шрифт:
Шаннон зажмурила на мгновение глаза, а когда открыла, стеклянный шар был уже на понтии.
– Теперь опять в печь! – В голосе Мегги слышалось нетерпение. – Быстрее! Нагрейте край… Не очень сильно… Снова в печь! На обжиг! Теперь берите этот напильник. Ударьте опять…
После того как стеклянный шар утвердился на толстой асбестовой подставке, Мегги закрыла дверцу печи и включила таймер.
– Все как в сказке! – Шаннон еще не вышла из состояния возбуждения.
– Вы неплохо действовали, – одобрила ее работу Мегги. – У вас и руки на месте, и голова.
– Вы
Она жадно прильнула к кружке с водой. Потом начала проглядывать эскизы, разбросанные по скамьям. – Здесь есть просто превосходные. Я видела уже некоторые ваши рисунки в Нью-Йорке.
– Я не художник, – без ложной скромности сказала Мегги. – Но Роган, как деловой человек, считает, что все сделанное нужно использовать. Поэтому отобрал, какие ему больше понравились.
– Если вы скажете, что ваши работы по стеклу значительней ваших рисунков, я спорить не стану, Мегги.
– Неужели? – Мегги чуть не подавилась соком, который отпила из банки.
– Надеюсь, я вас не обидела?
– Нисколько. А вы ведь художник? Уверена, необходим особый талант, чтобы делать рекламу… Берите сок, Шаннон.
Прекрасно. Обменялись комплиментами. Что дальше?
– Боюсь, даже у вас, Мегги, если вы попробуете, получится не лучше, чем у меня.
Так. Еще укол. Нужно быстро ответить.
– К сожалению, я не видела ни одной вашей работы, Шаннон. Впрочем, я невнимательно разглядываю рекламу зубной пасты.
Ну, это уж слишком! Шутки зашли довольно далеко.
Шаннон схватила лежащий на одной из скамеек кусок грифеля, стала рыться в ворохе бумаги в поисках чистого листка. Нашла его, сделала несколько быстрых штрихов.
Мегги притихла, медленно потягивая сок.
Шаннон уже успокоилась, движения рук стали медленнее, более плавными, она с головой ушла в работу.
Через некоторое время Мегги, бросив ленивый взгляд на не законченный еще рисунок, удивленно воскликнула:
– Да ведь это Лайам! – Голос у нее смягчился и даже, кажется, чуть дрогнул, когда она добавила: – У вас прекрасная зрительная память.
На рисунке уже были изображены голова и плечи, и Шаннон дорисовывала лицо: в глазах появилась проказливость, возле рта – упрямство; но губы готовы вот-вот дрогнуть в улыбке.
– Как вы хорошо ухватили его суть. Голос Мегги заставил Шаннон внимательно взглянуть на говорящую.
– Только, пожалуйста, не надо слез. Прошу вас.
– А, это все гормоны играют. Помимо воли. При моем состоянии… Что ж, должна признать, в рисунке вы меня превзошли.
– Заявление принимается. – Шаннон написала свои инициалы на уголке листа, протянула Мегги. – В обмен на любое изделие ваших рук, – усмехнулась она.
– Не на любое. Я отберу для вас. Вытирая пальцы тряпкой, Шаннон попросила, не поднимая головы:
– Расскажите мне о Томасе Конкеннане.
Это не были просто слова – она почувствовала острую необходимость узнать побольше об этом человеке – своем отце – и была не меньше Мегги удивлена своей внезапной просьбой.
Ответ она услышала не сразу.
– Пойдемте в дом, – через какое-то время сказала Мегги
Брианна, войдя в кухню к Мегги с корзинкой в одной руке и ребенком в другой, застала их за столом.
– О, Шаннон! Не знала, что вы здесь. – И действительно, она даже подумать не могла, что обе эти женщины могут мирно сидеть вдвоем, распивая чай. – Принесла тебе моего хлеба, Мегги.
– Спасибо. Давайте сразу отрежем по куску и поедим. Я что-то проголодалась.
– Но я не собиралась… – начала Брианна, однако Мегги не дала ей договорить.
– Побудь немного с нами. Твоя Кейла прекрасно поспит в коляске Лайама. Отдохни от вечных дел.
– Хорошо, но недолго.
– Она боится, что при ней мы сразу начнем ругаться, – с улыбкой сказала Мегги. – Не бойся, сестренка.
– У Брианны очень мягкий характер, – вежливо заметила Шаннон.
– Да, но до поры до времени. Верно, Бри? Кстати, это она обнаружила письма вашей матери. Отец держал их на чердаке, в коробке, куда складывал всякие ненужные вещи. Письма он туда положил для конспирации. И был прав – Бри их нашла совершенно случайно, уже после того, как наша мать переехала в другой дом. А при ней мы даже избегали говорить об отце.
– У них были такие плохие отношения?
– Лучше не вспоминать. Они познакомились уже в зрелом возрасте. Это была, видимо, вспышка. Внезапная страсть. И больше ничего. Хотя он говорил мне, что была и любовь. В самом начале.
– Мегги, – нерешительно сказала Брианна, – может быть, Шаннон неинтересны эти подробности. И ей бы не хотелось…
– Вы правы, – перебила ее Шаннон. – Сперва я думала избежать пространных разговоров об этом. О вашем отце, о моей матери. Ведь у меня… – Она взглянула на обеих сестер. – Вы должны понять. У меня всю жизнь был мой отец.
Воспользовавшись наступившим молчанием, Мегги произнесла:
– Разве не счастлива женщина, которая может сказать: у меня было два отца, и оба любили меня. – Видя, как Шаннон качает головой, она с жаром продолжала: – Он был с любящей душою! И великодушной. Чересчур великодушной порою. Как отец он был очень добрым, терпеливым, готовым на разные выдумки, чтобы порадовать детей. Он не был слишком умен или удачлив. И никогда не умел завершать начатое. Бросал на полдороге.
– Зато как умел развеселить или утешить! – подхватила Брианна. – И какие у него всегда были грандиозные планы и мечты, которые так и оставались мечтами. Он хотел стать богатым, но был богат друзьями, а не деньгами. Помнишь, Мегги, он решил разбогатеть на кроликах? Потратил деньги на клетки, на загоны. Купил кроликов.
– Мать была в ярости! – продолжала тему Мегги. – Кролики во дворе! А мы с тобой – в ужасе, когда узнали, что их разводят для того, чтобы убивать и сдирать шкурки.
– Помнишь, Мегги? Мы уговорили отца, и однажды вечером все трое прокрались, словно воры, во двор, где стояли клетки, и выпустили всех кроликов на свободу. Как они удирали! А мы смеялись, и громче всех наш отец!