Цветок камалейника

Громыко Ольга Николаевна

— Угу, — угрюмо подтвердил обережник. — Видел я, как он ликовал… и обережь украшал — тухлыми яйцами и синяками!

ЭрТар, напротив, сорвал травинку и задумчиво повертел в пальцах, словно пытаясь найти отличие от обычной.

— «Родился под счастливым небом» — оттуда?

— Да. Поговорка пережила свой смысл. — Брент бережно уложил семя в ямку.

— Хэй, а почему мы ищем именно ребенка? — осенило горца. — Ведь Привратница покровительствует всем тварям, верно? Что, если на этот раз она выбрала для своего воплощения какую-нибудь мышку, э?! У них же это быстро, через месяц

еще и сама размножится…

— И почему ты действительно не сдох?!

ЭрТар не обиделся. В горах ценили поступки, а не слова.

— Или вообще муху? — невозмутимо продолжил он.

— Инициации, начиная с третьей, основаны на человеческом разуме, — неприязненно, просто чтобы покончить с дурацким предположением горца, объяснил Брент. — Ни мышь, ни муха не поймут, что от них требуется.

— Так это какое-то испытание?

— Скорее, обучение боем. Проверка на умение делать правильный выбор.

— А если она ее не пройдет?

— Значит, это не Привратница.

Видя, что жрец готовится взывать, горец на минутку замолчал — за что Брент, к своему ужасу, почувствовал к нему горячую благодарность. Вот уж правду говорят: если кажется, что хуже не бывает, купи козла! С некоторых пор жреца не покидало ощущение, словно он приобрел целое стадо. И избавиться от него не удастся даже за доплату. В такой обстановке не то что взывать — думать о Привратнице стыдно!

Но ее происходящее как будто забавляло — росток исправно вытянулся в сторону ЭрТара.

— Хм. Направление опять немного изменилось. Они продолжают двигаться, — теперь уже с уверенностью заключил Брент.

— И с какой скоростью? — Джай понимал, что на этот вопрос жрец ему не ответит, но уж больно хотелось позлорадствовать. — Уж не гонимся ли мы на своих двоих за двуколками?!

— Мчащаяся по дороге колесница привлечет уйму ненужного внимания, ее где-нибудь да остановят для проверки. К тому же отсюда и до границы сплошные леса, по ним не разгонишься. Нет, они идут пешком, как и мы, постоянно петляя, чтобы запутать йеров.

— И не только их! — Обережник откровенно нарывался на ссору, с которой начинается либо драка, либо серьезный разговор, но Бренту не хотелось ни того ни другого. Жрец отряхнул ладони, перебросил через локоть скатанное трубкой покрывало и встал.

— Не засиживайтесь в лесу до ночи, — посоветовал он. — Приграничье уже дает о себе знать.

— А ты куда?

Брент посмотрел на Джая, как на идиота:

— Куда и раньше.

— А мы?!

По лицу жреца скользнула тень от качнувшейся ветки, скрыв исказившее его на миг выражение. Да что же это за наказание такое: никому ничего не обещать — и все равно чувствовать себя предателем?!

— А его ты на руках потащишь? (ЭрТар побледнел от унижения, хотя дальше, казалось бы, уже некуда). Или бросишь тут одного?

Брент потрепал кошака по холке, прощаясь и заодно избегая глядеть на парней, и быстро пошел прочь, надеясь, что никогда их больше не увидит.

Размечтался.

Обернуться пришлось через считаные секунды, на звук глухого удара о землю.

На сей раз горцу удалось не только встать, но и пройти несколько шагов — прежде чем свалиться на колени, жадно хватая

ртом воздух.

— Иди-иди, — нахально «успокоил» жреца ЭрТар, справившись с приступом слабости. — Мы тебя догоним!

И Брент отчетливо понял, что это мерзопакостное порождение горских гадков действительно за ним потащится. Хоть ползком, хоть волоком, как в той сказке, где бесхвостая сорока обманом оседлала хромую кошку. Правда, Джай больше походил на добродушного золотистого пса — но у таких на горбу ездить еще удобнее.

Жрец медленно выдохнул через рот и заставил правую руку отодвинуться от плети. Что ж, если тебе так не терпится к Темному — на здоровье! Мешать не буду.

Как только Брент скрылся из виду, горец тут же прекратил изображать верную собаку, брошенную жестоким хозяином, сел и удобно скрестил ноги.

— Давай позавтракаем, пока он не вернулся, э? Я там вчера напихал в котомку, чего не сильно мнется.

— Уверен?!

— Честно говоря, под конец я слегка захмелел, а в едальне было темновато, — сознался горец. — Но сверху лежала твоя рубашка, так что ничего страшного.

— Я насчет жреца!

— Вернется как миленький, — усмехнулся «сорока». — Я бы и то вернулся.

— А если все-таки нет?

— Значит, пойдем за ним, как и обещали, — совершенно серьезно ответил ЭрТар. — Но вначале все равно надо поесть. Тащи сюда котомку!

Джай точно помнил, что вещи они бросили за камнем в поле, но раз и одежда и фляги были здесь, выходит, жрец тоже шел к лесу не порожняком. Осмотревшись, парень обнаружил сваленные в кучу вьюки под одним из деревьев. Сверху лежал браслет. Вот упрямый придурок, ни одной бусины не взял!

Обережник защелкнул низку на запястье. Как однажды заявила ему одна из «приличных девок», «и видеть твою рожу уже не могу, и скучно без нее как-то». Тогда он выставил ее за порог с пожеланием самой поглядеться в зеркало, а сейчас проникся искренним сочувствием. Незримая нить, натянувшаяся между ними и жрецом, тревожно вздрагивала, и оборвать ее безуспешно раздуваемой злостью не удавалось.

Парни уже допивали самойлику (спертая кружечка оказалась воистину бесценной), когда ЭрТар поперхнулся и мерзко захихикал, уставившись на что-то за спиной Джая.

Радостный возглас застрял у обережника в горле — за Брентом, угрожающе наклонив к земле рыло со здоровенными клыками, брел матерый вепрь. Бурая всклокоченная шерсть до того сливалась с еловыми стволами и опавшими иглами, что зверя выдавало только движение.

Жрец посторонился, и стало ясно, что он прекрасно осведомлен о своем «попутчике». Кабан, свирепо похрюкивая и блестя маленькими злыми глазками, вышел вперед и остановился в трех шагах от оцепеневшего Джая. От вепря разило мокрой шерстью, зверем, лесом, и совсем чуть-чуть — свиньей. Грязь и древесная смола образовали на его боках литую корку, защищающую даже от копья. Парень и не подозревал, что эти твари такие огромные! Зверь был выше его, сидящего, на стоящие торчком уши, а из-за непропорционально большой морды казался еще крупнее. Подвижный пятачок со свистом втягивал воздух, рыло брезгливо морщилось: настроение у кабана было препаршивое, хуже только у Брента.