Цветок камалейника
Шрифт:
— Ящерицы любили греться на камнях, — задумчиво сообщил жрец. — Увековечить их там было вполне логично.
Джай, набравшись смелости, потрогал узорную спинку твари, одновременно гладкую и шершавую.
— Ты ее создал?!
— Только тело. — Брент медленно повернул кисть, любуясь переползающей на ладонь ящеркой. — Душа пришла сама.
— От Темного удрала, или Светлый отпустил? — не понял обережник.
— Просто пришла. В Летописи Предвечной нет ни слова о божественных чертогах и темницах. Возможно, где-то рядом засох цветок или съеденная
— А как же это удается Архайну? — ЭрТар с надеждой пошевелил травяной пук, в котором скрылась тварюшка, но та как сквозь землю провалилась.
— Он убил меня. — Брент подбросил семена на ладони, и горец, наконец, увидел, куда жрец их прячет: камалейки просто всосались в кожу, растворились под ней. — И привязал отлетающую душу к кристаллу, поделке дхэров. Когда я умираю, то снова возвращаюсь в него, и только от йеровой прихоти зависит, оставить меня в небытии на год или тут же возродить снова.
— И ты ничего не можешь сделать?
— Нет. Я принадлежу Архайну больше, чем раб. Того хотя бы смерть освобождает. — Мужчина сосредоточенно, словно надеясь отвлечься от воспоминаний, сгреб тлеющие угли в кучку и опрокинул над ней флягу.
Слушателям его откровение тоже не доставило удовольствия.
— И что, все жрецы вот так, с семенами, умеют? — дрогнувшим голосом уточнил Джай.
— Все, отмеченные Привратницей. И она сама.
— И Приближенные, да?
— Частично. Йеры не ладят с «тварями», и истинное перерождение камалейника им недоступно. Они могут создавать лишь подобия тел, которые существуют несколько дней, от силы полтора семерика, а затем рассыпаются прахом.
Когда парни осознали, что он имеет в виду, им стало совсем нехорошо.
— Но сейчас… ты в порядке, э? — осторожно поинтересовался горец.
Брент неопределенно пожал плечами:
— Трудно сказать. Я помню все, что происходило со мной до первой смерти — и между последующими, чувствую голод, боль и усталость. Вроде бы ничем не отличаюсь от обыкновенного человека.
— И сколько тебе… еще…
— Дня три. Поэтому не стоит тратить время на пустую болтовню.
Жрец встал, и кабан послушно похлюпал к нему по мелководью. Зловредная скотина успела вываляться в тине по самые уши, но ЭрТар этого даже не заметил.
Точнее, не сразу заметил. А уж тогда его заковыристые ругательства изрядно разрядили обстановку.
Яшерки беспокоились, посвистывали и топтались в оглоблях, не желая опускаться на передние лапы, хотя раньше вовсю пользовались остановками, чтобы пощипать дикоцветной травки.
— Ну чего ты, серый? — Хруск гладил
— Моруны. — Йер брезгливо пнул землю носком сапога. — Двое… нет, трое.
У Архайна не было сомнений, откуда взялся этот «клад». Чуть подальше он нашел валяющуюся в траве стрелку, а там, где сейчас стоял йер, смятую траву покрывала бурая кровяная корка. Обережники у иггроселецких ворот, при виде Приближенного затрясшиеся наподобие осиновой рощи (слухи разбежались по городишку бойчее крыс), живо припомнили двух парней, горца и белобрысого, прошедших мимо них примерно в середине леволуния. От страха мужики даже проговорились о трех местных головорезах, сунувших обережи мзду за молчание и погнавшихся за теми двумя. В город никто из них не вернулся…
— Раскопаем? — воодушевился обережник. Найти моруний схрон до вылупления — небывалая удача, а тут сразу три! Заразы на них еще нет, только белая плесень по коже, которой лучше не касаться: жжется крапивой. Работы же всего ничего: они обычно под самым дерном лежат, фьетами сковырнуть можно. Отволочь в город, стребовать с храмовников положенную мзду…
— Вот еще, — отрезал Архайн. — Пусть иггроселецкие йеры сами своих морунов ловят, а то совсем от безделья одурели, хрен знает чем занимаются.
— Как скажете, господин Приближенный, — покорно согласился старшой. Остальные обережники почтили йеровы слова насупленным молчанием по сгинувшим бусинам. Вот скотина, не дал добрым людям чуток подзаработать!
«Вот скоты», — подумал Архайн, усмиряя своего ящерка грубым тычком под челюсть. «Им лишь бы набить брюхо сегодня, а что завтра по их вине может не быть, их не волнует».
Вернулся отправленный к лесу разведчик.
— Хороших троп нет, даже к опушке не подъехать, — доложил он. — А на ближней полянке кострище, свежее, утреннее, и следы в чащобу ведут.
— Разобрать кладь, — без колебаний распорядился йер. — Старшой, отряди пару человек — пусть отгонят ящерков в Иггросельц и поставят в храмовые стойла. Дальше мы пойдем пешком.
— Но, господин, стоит ли ослаблять отряд… — заикнулся было Хруск.
— Главное их догнать. — Архайн первым начал отбирать необходимые для похода вещи. Не то чтобы он собирался их нести, но ведь есть на кого навьючить. — А работы там будет, хорошо если для меня одного.
— Вы уверены, господин? — опешил обережник. — Почему?
— В «летописи» тваребожцев есть одно дурацкое пророчество. — К исполнительному старшому Архайн уже притерпелся, и тот его почти не раздражал. Можно даже снизойти до более подробного ответа. — Дескать, Тварь непобедима, потому что на ее стороне играет судьба. А значит, надо всецело на оную положиться, и все будет прекрасно.
— Но ведь это не так, господин? — осторожно уточнил Хруск.
— Так. До сих пор пророчество еще ни разу нас не подводило, — ухмыльнулся йер. — Ведь за ним эти одержимые сектанты забывают, что существует еще и здравый смысл.