Цветок камнеломки

Шуваев Александр

Вот Председатель, полновластный хозяин одышливо-неповоротливого, но гигантского хозяйства, имущества на триллионы рублей и долларов, миллиардов киловатт мощностей, миллионов моторов, лабораторий, заводов, шахт и скважин, неизмеримо превосходящих по совокупной мощи и деньгам любую корпорацию. Но взять он может столько, сколько ему полагается, и ни копейкой больше.

Они - понятны, по всем канонам должны бы быть владыками, и, в каком-то смысле, ими и являются. Понятна даже и роль Балабоста, потому как, ясно же, необходим кто-то, кто не позволил бы полезное делу соперничество превратить во вражду со смертоносным раздраем. Но вон там, с краешку, сидит сухой старичок, голову склонил набок, смотрит в крышку стола, весь из себя безучастный, вроде бы как жует что-то. Его можно было бы назвать, следуя имеющемуся

принципу, Верховным Жрецом, либо же, возвращаясь к китайской традиции - Хранителем Алтаря. Можно было бы, ежели бы он уже не был Большезубым, только Большезубым и исключительно Большезубым. Почему? Вопросы сами собой отпали бы у любого, кому довелось бы увидеть одну из очень нечастых улыбочек сухонького старичка. Это была не улыбка, это был чудовищный оскал, бледный от огромных, с угловатыми острыми кромками, каких-то сплошных зубов, как у хорошей пятнистой гиены. За ним по западным канонам, вроде бы, не стояло вообще ничего, никаких реальных сил, и весь он в значительной мере, в основном, находился в прошлом, но он же, когда находил нужным, мог несколькими древними, замшелыми, тяжеловесными, как менгир, словами-заклинаниями заткнуть рот кому угодно. Или сломать через коленку - по желанию заказчика. Всех уже, кроме самых старых, коробило от этих заклинаний, но они, тем не менее, действовали. Линия Партии - к этому уже времени обрела самостоятельное существование и почти перестала зависеть от отдельных людей, а он - он был ее человеческим воплощением. Этого невозможно понять плоскими и приземленными западными мозгами, это надо ощущать всем организмом, а для этого - вырасти среди всего этого. Помимо всего прочего, древний механизм уничтожения был почти непредсказуем и включался зачастую совершенно неожиданно. И вроде бы неадекватно побудительной причине.

То же относится и к допущенным к телу. Тут майор, - любого ведомства, но допущенный к телу, - может быть поважнее генерал-майора, и не дутого какого-нибудь, из "райской коллегии", а самого настоящего командира дивизии. Правда, положение майора было куда как менее надежным. Или - не менее. В зависимости от Конкретных Обстоятельств. Не элита или пока не элита, а - Особый Круг.

По молодому человеку было видно, что в этот круг он попал совсем недавно, что ему холодно и страшно в этом вольере для динозавров. Он нервничал, краснел и напрягался в твердом намерении и говорить твердо, но голосок - звенел, и это было даже слишком хорошо слышно. А вот глаза за стеклами очков нервно моргают, похоже, не от того: это скорее, по причине того, что по нему не так уж давно хо-орошенько потопталось родное его начальство. И мордой об стол, и на ковер, и вершить трудную, но почетную чекистскую службу в Мухосранске. Оно это умеет и само по себе, и традиционно. Так, что в иных случаях последствия не проходят никогда. Но вот светло-серый, с иголочки, костюмчик сидит на нем, как на манекене, причем не нашем, а от какого-нибудь Кардена, причесочка модельная, волосики - медовые, густые, без всякой там ранней седины. И - очечки. Тоненькие, вроде бы - как у шефа, но на самом деле, если приглядеться, - другие. Совсем на другую стать. Тихая такая, тонкая фронда. Мало кто заметит, но все-таки. Хороший парень. А что говорит-то? Вообще-то - не так уж и важно, но надо все-таки послушать…

–  … Говорить на таком уровне что-то, кроме правды было бы не только нарушением моего долга, как коммуниста, но и прямым преступлением перед Партией и народом. Мне поручили изложить именно свое мнение по излагаемому вопросу, и я его выскажу, даже рискуя навлечь чье-то недовольство. И чем бы это ни грозило мне лично. Так вот, чтобы с самого начала расставить все точки над "i" скажу, что по моему мнению самым лучшим вариантом было бы безусловное запрещение к использованию всех технологий этого круга. Это обозначает закрытие всех ведущихся тем исследования. Консервацию производства и постройки новых производственных комплексов. Имеющиеся комплекты оборудования необходимо разукомплектовать и рассредоточить по непрофильным производствам. Рабочие группы, а особенно - исследователей и разработчиков, следует расформировать и рассредоточить причастных по одному. Всех - под подписку о неразглашении, некоторых - под негласный надзор Комитета.
– Он развел руками.
– Вот, собственно, и все.

А кто-то из присутствующих

здесь престарелых вершителей вполголоса спросил, ни к кому не обращаясь конкретно:

–  Слушайте, что он говорит-то? Что несет? Может, мне кто-нибудь объяснит, что это значит?

–  Вы что, - следом же высказались с другого места, уже вполне вслух и басом, - з-загадки пришли загадывать?! Цирк тут, понимаешь, устроил!

А Инквизитор, на тонкогубом лице которого стыло особенно-холодное выражение, обозначавшее крайнюю степень гнева, опасного, как ярость очень крупной, опытной и страшно ядовитой змеи, ровным, ледяным тоном осведомился:

–  Вы не могли бы как-то… обосновать столь категоричные выводы? Уж будьте так любезны.

–  Да он что, - взревел, наливаясь дурной кровью, Маршал, - совсем е…

–  Эй, эй, - поднял мясистую руку Балабост, - не наезжайте мне на парня! Сказал, что считает нужным. Не в игрушки ж тут играет, на самом-то деле…

–  Боюсь, - кашлянул Дмитрий Филиппович, - товарищ Гаряев, что вывод ваш мог показался несколько… неожиданным для большинства собравшихся. Так что действительно, - будьте добры обосновать вашу позицию…

–  Нет, погодите, - еще сильнее побагровел Маршал, - он что - всерьез?!!

–  Вы это, - лениво проплямкал Балабост, - по одному заходите-то. Вот давай хоть ты… А то, зрю, перегрелся, вот-вот взорвешься…

–  И скажу! И скажу! Когда этот м-мерзавец, туда мать его…

–  К делу, к делу давай!

–  Когда этот… короче перелетел в Японию, и начали машину всеми потрошить, так над РЛС все там чуть не поус… Короче - веселились чуть ли ни час, ржали, потому что ведущие специалисты ничего подобного уже не застали. Этого… ну бритта, как его? Болулера?

–  Сэра Энтони Боулера, не абы как.

–  Ага… Так вот, когда его спросили, как может продвинуть их электронику изучение наших образцов, он сказал, что, мол, может только отбросить лет на двадцать-двадцать пять назад. Это новейшая и секретнейшая машина! Над нами с-смеются! Еще боятся, но уже смеются, не в лицо, а за глаза… Как над богатым маразматиком. Вот у последних машин и планер, и мотор пока еще на уровне, а все равно - слепоглухонемой калека. И все ведь знают, хотя и засунули языки в… Прикусили, короче. И только это начали давать элементную базу… Седьмак вдруг начал порхать, как птичка, говорит, что как двадцать лет сбросил, ребят, говорит, таких хороших прислали, а тут этот что-то такое про закрытие говорит!
– Он замолчал, глядя на докладчика чуть боком, и глаза его медленно наливались кровью, а потом вдруг рявкнул.
– Ты, что ли, мне элементную базу дашь, деятель? Закро-оет он! Д-дай волю, - все б на хрен позакрывали!

–  Ясно, ясно, спасибо… Что вы на это можете сказать, Дмитрий Геннадьевич?

–  Не знаю, - он, опустив глаза, пожал плечами, как мог равнодушно, и только опытный глаз мог оценить, какого мужества на самом деле потребовал этот жест, - это не моя компетенция. Что угодно другое, какие угодно технологии более традиционного вида, любые усилия и любые деньги, если это действительно так уж важно, но только не этот путь.

–  Да ты что, б… с-с ума с-сошел?!!

–  Нет, он не понимает, что это, между прочим, вопросы обороны!

–  Я… - в горле у него очевидным образом пересохло, он пискнул, проглотил, и только после этого сумел продолжить, - я далек от недооценки всего, что связано с обороноспособностью Родины и всего социалистического лагеря. Я говорю только, что движение по этому, заманчивому и легкому пути может представлять большую потенциальную опасность, чем временное и локальное отставание по ряду позиций в технологии.

–  А вы, товарищ, способны внятно объяснить, в чем именно вы зрите эту свою мифическую угрозу?

Вот оно. Вот и все. Он стоял перед лицом чуть ли ни самых могущественных людей на свете бледный, как полотно, и молчал, потому что не в силах был произнести страшные слова. Наконец, он сказал тихо и твердо, но все равно презирая себя за то, что все-таки сглаживает формулировки, зная, что, в конце концов, компромисс этот кончится очень-очень плохо, но любой силе, любой решимости все-таки положен свой предел.

–  Это - не наш путь. Он плохо сочетается с… с принципом общественной собственности на средства производства. Понимаете? Совсем плохо. Почти так же плохо, как с плановостью ведения хозяйства…