Цветок лотоса
Шрифт:
— Торопись, парень, уже ветер пал.
Он легонько подтолкнул меня к лодке, я собрался было отчалить от берега, как вспомнил про ложку, которую крепко сжимал в руке.
— Зачем ты мне отдал ее?
Я подошел к старику, он усмехнулся и проговорил:
— Ты ведь не веришь в тэлло. Я, когда услышал слова эвенка, тоже не поверил, я смеялся над ним. Когда я покидал его стойбище, он подошел ко мне и протянул толстый круглый кусок кости, но такой кости я никогда не видел. «Ты не веришь мне, — сказал эвенок, — вот возьми — это кусок зуба тэлло». Долгими зимними ночами, когда только и остается, что слушать да рассказывать сказки, я делал из того
Старик повернулся и собрался было уходить, но когда я, внимательно рассмотрев подарок, вскрикнул, он остановился.
— Ведь это же клык мамонта, старик. Это мамонт!
— Называй его как хочешь, по-нашему это тэлло.
Старик зашагал по тропинке к дому, а я оттолкнул лодку и налег на весла.
Небо чернело, вот-вот разразится гроза, а мне было весело. Положив весла, подгоняемый попутным ветром, я разглядывал ложку. Неправда ли смешно? Сколько за последние годы умных людей на основе одних лишь досужих размышлений и вымыслов будоражат неискушенных поисками загадочных существ. Нередко даже отправляют экспедиции на поимку йети. У меня в руках обработанная кость, но ведь никто не примет всерьез призыв отправиться на Енисей искать живых мамонтов. Смешно и немного обидно, что мудрый старик верит в реальность тэлло.
Дети ведь тоже верят сказкам. Лишь потом, когда становятся взрослыми, они с грустью расстаются с богатырями и волшебниками.
Через несколько месяцев я встретил эвенка, он показал мне место, где нашел клык мамонта, и смеясь рассказал, как выдумал всю историю, повторив сказку, слышанную еще от деда.
Солнце скрылось за тучей, и я налег на весла.
Напротив Адмиралтейства, на другом берегу Невы, стоит большое трехэтажное здание. Фасадом оно обращено к реке. В центре его башня, над куполом сверкает золотом переплетение из шести широких обручей. Внутри обручей золотой глобус. Это старинный астрономический прибор — армилярная сфера.
В круглом зале третьего этажа и в башне находится мемориальный музей Михаила Васильевича Ломоносова. В остальной части здания и в пристройке к правому крылу расположен Музей антропологии и этнографии Академии наук СССР. Здесь же размещены кабинеты Ленинградского отделения Института этнографии Академии наук СССР.
В просторных и светлых залах — шкафы и витрины. Уже в вестибюле музея мы попадаем в мир далеких стран, где жили и живут народы иных культур, иного быта.
Музей хранит единственную в мире коллекцию голов*' ных уборов американских алеутов и одежду из замши индейцев племени атабаски; в витринах размещено редкое собрание предметов, созданных руками вымерших или уничтоженных индейцев Южной Америки — огнеземельцев и ботокуда; древних африканских народов азанде и мангбетту; изделия из бронзы и кости сожженного колонизаторами африканского города Бенина. Во втором этаже мы попадаем в мир загадочного «говорящего дерева» — «ронго-ронго», памятников письменности острова Пасхи; видим творения Человека с Гавайских островов и из долины Хуанхэ, с берегов Ганга и из солнечной Индонезии. Перед нами раскрывается жизнь всех обитаемых континентов Земли.
Русские ученые, путешественники, друзья нашей страны два с половиной века пополняли богатства музея, и он по праву считается сейчас одним из самых крупных этнографических собраний мира.
Не только ленинградцы, но многие приезжие называют
Петербургская Кунсткамера была всего на десять лет моложе города, заложенного на берегах Невы.
Однажды Петр Первый приехал на стрелку Преображенского— Васильевского острова. На этом пустынном еще берегу его внимание привлекла сосна. Несколько толстых ветвей, причудливо переплетенные, вросли в ствол, изогнулись и образовали деревянные полукольца.
— О! Дерево-монстр, дерево-чудище! — воскликнул Петр и добавил:
— Так быть на сем месте новой Кунсткамере.
Отпиленный ствол сосны с полукольцом, сохраненный в память об этом событии, и по сей день можно видеть в музее. Он стоит на приметном месте в галерее третьего этажа, где хранятся самые первые коллекции Кунсткамеры.
История соснового ствола мне была известна, но с тех пор, как там, на Енисее, я сначала услышал рассказ, а затем стал обладателем ложки из бивня мамонта, мной овладела мысль, нельзя ли дать возможность вещам самим заговорить о себе, нельзя ли открыть новый, еще неизвестный мне мир среди столь привычных собраний музея. Многие годы день ото дня мои товарищи воссоздают историю далеких народов по этим вещественным памятникам. Древние стены Кунсткамеры хранят коллекции, которые сегодня служат делу дружбы и мира.
Я вновь проходил по залам, всматривался в шкафы и витрины, и молчавший предмет коллекций обрастал сюжетом, становился стержнем удивительного рассказа о его мастере и о народе, среди которого жил и творил этот мастер.
Из прошлого приходили люди, события становились явью, появлялись неведомые страны. В стенах Кунсткамеры незримо присутствовал немного непонятный и таинственный мир. Стоило отправиться по книжным полкам, архивам и летописям в путешествие с единственной целью и надеждой найти и открыть его.
ГОТТОРПСКИЙ ГЛОБУС
Несколько дней прохожих мучило любопытство: зачем это на пятом этаже башни Кунсткамеры рабочие ломают стенку между окнами? «Как только разрешает охрана памятников?!» — думали некоторые, сокрушенно качая головой и опасливо обходя здание.
Была весна 1950 года. Всюду красили фасады, а здесь на башне старинного музея разобрали стену, укрепили блоки. Это уже стало совсем непонятно, неужели теперь подвесят люльку и будут заделывать проем? Недоумения рассеялись очень скоро. Когда к Кунсткамере подкатила пятитонка с огромным, более трех метров в диаметре, шаром, среди толпы любопытных нашлись и такие, которые могли все объяснить.
— Эй, поберегись! — гулко раздалось сверху.
Стоявшие внизу видели, как шар медленно дополз до проема, затем был втянут внутрь башни. Несколько больших кусков штукатурки упали на панель. Сухонький старичок удовлетворенно потер руки и громко произнес:
— Ну, слава богу, Готторпский глобус на месте.
— Какой вы сказали? Готторпский? А вы не ошибаетесь?
Старичок обиженно скривил губы.
— Я, молодой человек, люблю и знаю историю Питера, а этот глобус — та же история города.