Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

MadameD

И разве, в самом деле, можно допустить, чтобы ее потомство процветало… чтобы число жрецов Амона умножалось за счет таких людей, как этот Хепри?

– Нет, Яхмес, я не могу с тобой согласиться, - сказал верховный жрец. – И, без сомнения, твое желание отвергнет бог…

– Посмотрим, - негромко ответил Яхмес.

Тотмес вздрогнул от такой дерзости.

– Ты забыл, что я – уста Амона на земле?

– Опасаюсь, что об этом забыл ты сам, - со скрываемым негодованием ответил Яхмес. – Ты уста Амона, но не сам Амон.

С Неб-Амоном он никогда не осмелился

бы говорить в таком тоне – но перед ним сидел не Неб-Амон. Тотмес знал, что никогда не будет в глазах знавших Неб-Амона людей равен своему предшественнику.

– Речь идет о дочери великого ясновидца, - напомнил Тотмесу второй хему нечер – как нельзя кстати! – Разве можем мы допустить, чтобы фараон подвергал насилию дочь господина Неб-Амона, величайшего из жрецов Амона нашего времени? – спросил старик.

“Теперь великий ясновидец я, а не он”, - хотел Тотмес сказать, но не сказал. Только стиснул руку в кулак. У него были совсем не впечатляющие руки… он мечтал, но до сих пор не научился владеть своим телом так, как Неб-Амон, который одним движением брови или поворотом головы мог повергнуть в трепет любого, как бы высоко этот человек ни стоял…

– Великий ясновидец погиб из-за матери этого мальчишки, - заметил Тотмес.

– Это было до того, как Меритамон полюбила Хепри и забеременела от него, - негромко ответил второй раб бога. – И дети не в ответе за грехи своих родителей.

Тотмес опустил глаза.

– Это неразумно – вспомни, наконец, кому мы противостоим, - вырвалось у жреца. – Стоят ли одна эта женщина и ее ребенок такого риска?

– А другая женщина и ее ребенок стоили твоей мести, - ответил Яхмес.

Он нанес верховному жрецу удар в самое сердце.

Поняв, что ему осмелились напомнить о дочери, Тотмес пригнулся к столу, побелев и вцепившись в его край.

– Убирайтесь, - наконец выдохнул он. – Уходите! Все!..

Жрецы поднялись и, кланяясь и не смея нарушать молчание, удалились.

Тотмес долго сидел, не отрывая взгляда от стола; потом поднял голову и взглянул на статую Амона у стены. Бог был сокрыт, как всегда.

– И ты согласен с ним? – прошептал верховный жрец.

Амон не ответил, и божественно-безмятежное выражение его лица, просвечивавшего золотом под кисейным покрывалом, могло означать что угодно.

– Все равно, - прошептал Тотмес. – Все равно…

Яхмес вышел первым и придержал дверь для старика Эйе, четвертого хему нечер. Тот уже с трудом ходил, у него болели все кости, а при попытке сделать любое телесное усилие начиналась резь в животе.

– Как ты, господин Эйе? – осторожно спросил он.

Достаточно было только посмотреть на него и ничего не спрашивать.

Эйе пожал плечами и улыбнулся, как будто и не присутствовал только что на таком важном совещании. Яхмес не был уверен, что старик вообще слышал, что там решалось.

– Я готов уходить на Запад, - ответил четвертый раб бога. Он снова улыбнулся и ушел, не попрощавшись с Яхмесом.

Второй хему нечер некоторое время смотрел вслед Эйе, а потом покивал – не кому-то рядом, а своим собственным

мыслям. Да, кажется, почтенному жрецу и в самом деле пора уходить.

Из Опета Амона Яхмес направился не домой, хотя дома его ждали. Он направился к расположенному близ храма дому, куда уже давно не заходил ни один уважающий себя служитель Амона – кроме тех немногих, смелых или преступных, которые нашли в себе силы презреть предрассудки. Яхмес улыбнулся гранатовым деревцам на крыше. Хепри хорошо ухаживал за этим садиком. Сейчас был день отдыха, и Хепри находился дома; они не договаривались с Яхмесом о встрече, но юноша сам понимал… чувствовал, когда его следует ждать.

Яхмес только тронул калитку, как Хепри уже выскочил навстречу – пылающий, трепещущий, как струна, с огромными глазами. Яхмес не мог обмануть эти глаза и отвел взгляд.

– Ничего? – выдохнул молодой человек.

Второй пророк Амона покачал головой.

– Ты все время забываешь, что это дело решаем не мы, - заметил он. – Решает Амон.

Хепри вдруг отвернулся, и его рука взлетела ко рту, точно он пытался подавить кашель или рвоту. Не будь это так возмутительно, Яхмес решил бы, что юноша скрыл смех.

Хепри повернулся к своему покровителю и глубоко вздохнул.

– Да, - сказал он. – Решает бог, конечно. Прости, отец.

Яхмес пропустил извинение мимо ушей.

– Сегодня я навещу твою мать, - сказал он, и всякая насмешливость покинула Хепри, сменившись робостью и благодарностью.

Он опустился на колени.

– Как жаль, что в моем доме ничего не запасено, - с волнением сказал молодой жрец Амона. – Но если бы я…

– Не нужно, - прервал его Яхмес. – Твоя мать не объест моего дома. Лучше подумай, что бы ты хотел ей сказать.

Хепри до сих пор не знал, как сможет говорить с этой женщиной. Он любил ее прежней любовью мальчика, у которого во всем мире ничего больше нет, кроме матери… но он не смог бы сказать с ней даже нескольких слов. После того, что Тамит сделала любимым им людям.

– Я не знаю, божественный отец, - тихо сказал он. – Я…

Яхмесу не нужны были объяснения.

– Хорошо, - сказал он.

– Передай, что я ее люблю, - попросил Хепри, очень тихо.

Яхмес не ответил, но Хепри понял, что он услышал и выполнит его просьбу. Он смиренно пригласил своего благодетеля в дом, и второй пророк Амона не отказался. Его словно бы ничуть не смущало, что это дом человека, приговоренного им самим к смерти за мерзейшее преступление против Маат.

Хепри предложил жрецу пива и ячменного хлеба – из храмовых запасов; Яхмес с улыбкой разделил со своим учеником эту трапезу. Он заметил, что молодой человек мускулист, но при этом худ… больше, чем следовало. Яхмес видел его ребра и ключицы. А может, он похудел за эти месяцы.

– Хепри, сколько еды тебе отпускается из кладовых? – спросил он. – Тебя не ущемляют?

Хепри не ответил – не позволила гордость, а может, стыд.

– Я буду следить за этим сам, - обещал Яхмес. – К слову, Хепри… я давно говорил тебе, что ты достоин повышения, но до сих пор ничего не изменилось.