Цветок на ветру
Шрифт:
– Понимаю, почему эти звуки их пугают, но при чем тут дождевая вода? – слегка нахмурилась Оливия.
– Они считают ее кровью, – сухо пояснил Льюис.
– Какой кошмар! – ахнула Оливия. – Неужели никто не взял на себя труд объяснить им, успокоить?
– Никто, мисс Харленд, – ответил Льюис, уже понимая, что Жемчужная Луна едва ли не с первого взгляда воспылала бы симпатией к Оливии. – Никто.
Тропа делала резкий поворот и шла вниз.
– Есть и другие вещи, которые им не нравятся? – продолжала допытываться девушка. – Например, железнодорожные
– Нет, они плоские и не оскорбляют Фэн-шуй так сильно, как телеграфные столбы. Но при строительстве нельзя пройти и мили без того, чтобы не потревожить могилы чьих-то предков, а поклонение предкам – самое сильное и глубоко укоренившееся китайское суеверие.
Дальше они шагали в странно дружелюбном молчании. Наконец Оливия не выдержала:
– Теперь я понимаю, почему «боксеры» уничтожили телеграфные линии отсюда и до Пекина. Но все же почему они так злы на миссионеров, которые делают много добра? Даже в Пекине новорожденных девочек чаще всего оставляли умирать под стенами города, а миссионеры забирают их, дают кров и еду и даже учат.
Судорога боли снова исказила красивое лицо Льюиса Синклера. Жемчужная Луна как раз была таким нежеланным ребенком, брошенным под палящим солнцем и спасенным его родителями. Первые несколько лет жизни он считал ее родной сестрой и недоумевал, почему она так от него отличается. Потом ему объяснили, и они стали друзьями. Связь между ними была крепче родственной. Когда его отослали в английскую школу, именно Жемчужной Луны ему не хватало. Именно по Жемчужной Луне он тосковал.
– Так что же китайцы имеют против миссионеров? – допытывалась Оливия. – Каждый год они спасают сотни детей.
Льюис закрыл глаза, пытаясь отогнать терзающие его призраки прошлого.
– Китайцы бросали на произвол судьбы нежеланных детей с начала времен. Они не могут поверить, что миссионеры спасают девочек исключительно по доброте душевной.
Недоумение Оливии все росло.
– Чему же в таком случае они верят? – изумилась она, отбрасывая носком башмака комок сухой травы.
Льюис глянул на нее. Эта умная девушка не заслуживала лжи.
– Подозревают у миссионеров скрытые мотивы, – мрачно пояснил он. – Общеизвестная легенда гласит, что европейцы умеют превращать свинец в серебро. Поскольку спасенные девочки находятся в разной степени истощения, многие, естественно, умирают. Китайцы убеждены, что их убивают с целью получения этого серебра.
Оливия застыла и, широко раскрыв глаза, воскликнула:
– Невозможно! Это слишком мерзко!
– Мне очень жаль, – мягко ответил он, – но вы хотели правды и получили ее. Есть и другие вещи, не менее ужасные. Христианские обряды крещения и соборования также неверно поняты китайцами.
Усилием воли она заставила себя идти дальше, борясь с волной тошноты, подкатившей к горлу.
– Но… но европейцы это знают? – выдавила она, наконец. – Дядя Уильям, сэр Клод?
– Насчет вашего дяди не уверен. А сэр Клод, конечно, знает! И считает это еще одним примером деревенского невежества, которое не стоит принимать всерьез.
– А, по-моему,
– Не только они. И новообращенные китайцы тоже, – прошипел Льюис с такой яростью, что Оливия растерялась. В уголках его губ залегли горькие складки. Лицо стало белее полотна.
Он ушел в себя. Отстранился от нее. Затерялся в своем страшном мире, в который ей удалось на мгновение заглянуть, когда она застала, его врасплох и увидела бездну страдания в глазах.
Оливия снова замолчала, гадая, что стало причиной этой боли. Возможно, его родителей убили «боксеры»? А может, обращенные в христианство китайцы, которых он знал, претерпели мучительную смерть?
Сердце у нее защемило. Только сегодня утром она была опьянена красотой Китая! Удодом, летящим над долиной, безоблачным небом и белоствольными соснами. Теперь красота уничтожена, превратилась в уродство. Чудовищное уродство.
Белый камень виллы Хоггет-Смайтов сверкнул между деревьями. Оливия вздрогнула от страха. Вокруг все спокойно. Очень спокойно. Но это не означает, что здесь уже не успели побывать «боксеры». Что по земле не разбросаны тела.
Они вышли из леса, и Льюис внимательно осмотрел притихший дом. На окнах нет ни ставен, ни штор, цветочные клумбы, едва различимые в лунном свете, потоптаны десятками бесцеремонных ног.
– Останьтесь здесь, – тихо велел он.
– Но почему…
– Здесь были «боксеры» и, вполне возможно, еще не ушли. Делайте, как я сказал.
Оливия содрогнулась как от озноба, несмотря на удушливую жару.
Льюис легко взбежал по ступенькам крыльца.
Где-то прокричала сова, и Оливия стиснула зубы. Сейчас не время паниковать! И бежать некуда. Негде скрыться.
Льюис быстро пробежал по пустым разгромленным комнатам. Еще не успев войти, он интуитивно ощутил, что Хоггет-Смайтов здесь нет, но хотел пощадить Оливию. Не дать ей увидеть изуродованных мертвецов.
Но в комнатах первого этажа не было тел. И запаха крови тоже не чувствовалось. Он поднялся на второй этаж, пробежал по извилистым коридорам, открывая дверь за дверью. В детской валялась перевернутая лошадка-качалка, глядя в пустоту стеклянными глазами.
– Благодарение Богу за ветрянку, – сказал он себе и, войдя в разоренную кухню, наполнил флягу водой и пошарил по полкам в поисках галет.
Оливии казалось, что прошла вечность, прежде чем на крыльце вновь появилась высокая фигура.
– Можете это нести? – спросил он и сунул ей в руки несколько пачек галет. – Виллу разграбили, но нигде нет ни раненых, ни убитых.
– Но слуги могли быть здесь во время нападения, – заметила Оливия, когда он повел ее в конюшню. – Куда они могли деваться?
– Если они христиане, вернулись в свои деревни. Если нет, вероятнее всего, присоединились к «боксерам».
– Такого быть не может! – ахнула Оливия. – Слуга Хоггет-Смайтов работают у них много лет и всегда были преданы хозяевам!