Цветок на ветру

Пембертон Маргарет

Льюис мрачно усмехнулся и стал открывать дверцы пустых денников.

– Когда «боксеры» доберутся до Пекина, вы поразитесь, как быстро возрастут их ряды за счет китайцев, «преданных» европейцам, – сухо предрек он.

Оливия молча уставилась на него. Синклер родился в Китае. Воспитывался в Китае. Женился на китаянке и посвятил жизнь Китаю и его жителям. И все же говорил о них так, будто ненавидел всеми силами души.

– Вам не нравятся китайцы? – выпалила она.

Льюис открыл дверцу очередного стойла и обернулся к ней,

удивленно вскинув темные брови:

– А вам?

– Нравятся, – не задумываясь ответила она, остро ощущая его близость в почти полной темноте.

– Даже после всех стараний «боксеров» уничтожить вас и вашу семью? – не унимался он.

– Не все китайцы «боксеры». И я не верю, что все китайцы им сочувствуют.

Глаза его потеплели.

– Возможно, вы правы, – согласился он, и впервые за все это время его губ коснулось некое подобие улыбки. – Но когда известие о случившемся дойдет до Пекина, сомневаюсь, что ваши друзья и родные с вами согласятся.

Льюис распахнул дверцу последнего стойла. Низкорослая крепкая монгольская лошадка равнодушно воззрилась на них.

– Вы совсем не такая, какой я посчитал вас сначала, – признался Льюис, выводя лошадку из стойла и шаря вокруг в поисках сбруи.

– Интересно, выдержит она леди Гленкарти? – с сомнением спросила Оливия, гладя лошадку по мягкому носу.

Льюис широко улыбнулся. В темноте блеснули белоснежные зубы.

– Монгольские лошадки привыкли носить тяжести, мисс Харленд.

– Но не такие высокородные тяжести, – лукаво пробормотала Оливия.

Глаза Льюиса смешливо блеснули.

– Не такие, – согласился он, – и сомневаюсь, что вышеозначенная леди обрадуется столь неказистому транспорту.

Они зашагали обратно, ведя лошадку в поводу, и когда до равнины осталось совсем немного, Оливия с непонятной застенчивостью прошептала:

– Я еще не поблагодарила вас за то, что спасли мою жизнь.

Синклер вздрогнул, но тут же небрежно пожал плечами, и она, даже не глядя, почувствовала, что его лицо вновь стало жестким и отчужденным. Возможно, не хочет, чтобы ему напоминали о тех страшных минутах, когда он пришел ей на помощь. Много ли мужчин на его месте сделали бы то же самое? Филипп, конечно, и не подумал бы броситься спасать ее родных. Но вряд ли кто-то еще осмелился бы в одиночку выстоять против жестокого нападения «боксеров».

Льюис продолжал молча шагать по тропинке. Он спас Оливию Харленд, ее родных и даже несносную леди Гленкарти, но не сумел спасти собственную жену. И горечь так душила его, что он почти не мог дышать.

Его одолевала ненависть к стране, которую он всегда любил так страстно.

Льюис снова сжал кулаки. Ничего, он начнет новую жизнь где-нибудь еще. Но где? В Англии, с ее аккуратными полями и узколобыми представителями высшего общества, у него начиналась клаустрофобия. Он не хотел жить нигде, кроме Китая. Китая, который нуждался в нем. Китая, который был в его крови. Китая,

который предал его.

– Что это? – спросила леди Гленкарти, когда они вышли из леса. Взгляд ее был устремлен на лошадку.

– Монгольский пони. Он очень крепкий, – заверила Оливия, ласково гладя животное.

– Мне предстоит ехать на этом? – неприязненно фыркнула леди Гленкарти.

– О, пожалуйста, Кларисса, – взмолилась Летиция Харленд, со страхом глядя на пони. – Правда, он маленький, но выглядит свирепым, и вряд ли я смогу на нем ехать.

Леди Гленкарти уже приготовилась к негодующей тираде, когда Льюис равнодушно вставил:

– Вам придется что-то сделать с платьем, если хотите сесть на лошадь.

Леди Гленкарти стиснула зубы, но, признав поражение, с яростной силой разорвала боковой шов платья едва ли не до самого бедра и забралась на пони со всем возможным достоинством.

Как ни удивительно, Оливия совсем не чувствовала усталости. Они снова двинулись в путь, и она шла рядом с Синклером. Сзади неуверенно покачивались в седлах Легация и леди Гленкарти. Процессию замыкал сэр Уильям, изо всех сил старавшийся не показывать усталости.

– Далеко ли до южной большой дороги? – спросила Оливия Льюиса, оглядывая простиравшуюся перед ними обширную спокойную, выжженную солнцем равнину. В эту весну на землю не упало ни капли дождя. Урожай погиб. Поля остались неубранными. В некоторых частях страны засуха длилась уже два года.

– Миля. Или меньше. Если прислушаетесь, уловите стук колес.

Оливия на минуту остановилась, и прислушалась. До нее донесся очень слабый, но отчетливый грохот китайских тележек, катившихся по иссохшей земле.

– Это не могут быть «боксеры»? – с внезапным страхом спросила она.

– Вряд ли, – покачал головой Синклер. – «Боксеры» путешествуют верхом, что выходит гораздо быстрее.

– Но кто это? Китайцы редко ездят по ночам. Почему на дорогах столько людей, да еще в такое время?

– Беженцы, – сдержанно ответил он. – Новообращенные бегут на юг.

Шум постепенно становился все отчетливее, и Оливия увидела длинную процессию, направлявшуюся к Пекину. Только некоторые счастливчики сидели на повозках. Бледные испуганные лица выглядывали поверх высоких бортов. Ослики и мулы пошатывались под непосильным грузом. Женщины несли младенцев на спинах. Дети постарше устало брели за родителями.

– Откуда взялись все эти люди? – озадаченно пробормотала Летиция, когда узкая тропа, по которой они шли, слилась с широким трактом.

Никто не ответил. Льюис что-то тихо говорил престарелому китайцу, опиравшемуся на крепкий березовый посох, а Оливия встревожено наблюдала за ним. Когда старик, прощально взмахнув рукой, отошел, Оливия поспешила к Льюису. Сердце ее упало при виде его помрачневшего лица.

– Все они бегут от «боксеров»? – допытывалась она, не обращая внимания на толчки со всех сторон.