Цветок папоротника
Шрифт:
– Да, творческая семейка! – восхищенно сказала Оксана. – Бывает же такое!
– Бывает! – покивал Александр. – Кстати, о творчестве: ты что, правда этот стих вот прямо у меня на глазах сочинила?
– Правда, – пожала плечами Оксана, делая вид, что для нее это обычное занятие и ничего особенного в этом нет.
Конечно, она лукавила, понимая, что обладает незаурядными поэтическими способностями и для других людей они являются таким же чудом, как для нее способность Галины выразить свое настроение в рисунке, платье или дизайне сада.
– Просто не верится, ты уж извини, – развел руками Александр.
– Ну, ты не думай, что я вот так вот с ходу могу любой стих придумать, – уточнила Оксана, – некоторые приходится по полчаса сочинять.
– Полчаса? – Александр расхохотался. – Ты считаешь, что полчаса – это огромный
– Ну, смотря какого стиха! – Оксана резко посерьезнела. Ей вдруг стало неприятно это лукавство, в котором сквозь пренебрежение своим талантом просвечивали хвастовство и самодовольство. – Ну, я на самом деле умею сочинять стихи, – со спокойной гордостью сказала она. – Как-то научилась еще в детстве и сейчас умею. Конечно, я много тренировалась быстро находить рифмы, и конечно, у меня есть от Бога этот талант. Поэтому здесь нет ничего удивительного, но если хочешь – восхищайся!
– Восхищаюсь! – просто сказал Александр. – И жалею, что у меня этого таланта нет.
– А ты пробовал?
– Что?
– Сочинять стихи.
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь, что нет таланта?
Александр пожал плечами:
– Ну, если бы был, то, наверное, уже проявился бы.
– Как бы он проявился, если ты не пробовал его проявлять? Вот как я, например, обнаружила, что у меня он есть? Однажды в детстве я услышала пушкинское Лукоморье. Подошла к маме и спросила: «Мама, почему, когда я говорю, нет таких повторяющихся окончаний и слова не выстраиваются в как бы песенку?»
Мама тогда долго хохотала, а потом рассказала об этом папе. Тогда папа объяснил мне, что такое рифма и что такое размер стиха. И мы стали с ним играть в сочинялки. Ну, например, идем по улице, он мне говорит: «Вот идет трамвай усатый». А я ему должна быстро ответить в ритм и в рифму. Я говорю: «В нем едет котик полосатый».
Вроде бы здорово получилось, но папа говорит: «Рифма правильная, а размер не очень». Я начинаю искать правильный размер. Нахожу вариант: «Едет котик полосатый». Но тогда теряется смысл: непонятно, куда и на чем едет котик. Тогда папа говорит следующую строчку: «На трамвае в гости к маме». И я над последней строчкой битый час мучилась. То смысла нет, то размера, то рифмы. Наконец выдала: «Есть сметану с пирожками». Папа сказал, что рифма не идеальная, но сойдет для первого раза. И мы с ним таких бестолковых стишков насочиняли миллион – Чуковский отдыхает. Например:
Ах, засоня бегемотик,Отлежал себе животик,Спал на травке целый день —Шевелиться было лень.Прилетала стрекоза,Чтобы он открыл глаза,И кузнечик стрекотал,Чтобы бегемотик встал,Даже дождик с неба лил,Чтобы он глаза открыл.Только не проснулся он —Он смотрел прекрасный сон.Оксана улыбнулась, вспоминая, как папа придумал первую строчку, когда она, маленькая, ни в какую не хотела вылезать из-под одеяла и отрывать голову от подушки. Но на любимую игру ее сознание отозвалось сразу же. Еще не проснувшись, она с ходу выдала вторую строчку. Первое четверостишие у них сложилось быстро, а вот продолжение стиха они скрупулезно и вдумчиво сочиняли уже за завтраком.
– И у меня рифмоплетная мышца в мозгу натренировалась, – продолжила рассказ Оксана. – А потом, когда возникла необходимость как-то выражать свои чувства, которые клокотали в душе, я уже спокойно находила им поэтические формы.
– И много таких поэтических форм ты насочиняла? – улыбнулся Александр.
– Не знаю, – Оксана пожала плечами, – я не считала.
– Как? Разве они не записаны в какой-нибудь тетрадке?
– Ну, кое-что записано где-то в дневниках, а что-то
– Да ты что! – вознегодовал Александр. – Это, может быть, национальное достояние! А ты его «растворила»!
– Ой! Ну я тебя умоляю! – засмеялась Оксана. – Какое такое достояние? Кому оно нужно, кроме меня в отдельные моменты моей жизни? К тому же оно никуда не делось. Вот оно все здесь. – Оксана раскинула руки, обводя взглядом прекрасный сад. – В любой момент я могу снова взять это и зарифмовать, если на то будет нужда. Или кто-нибудь другой зарифмует. А зачем это хранить на бумаге?
– Тебя послушать, так книги Пушкина, Есенина и других поэтов – это все пустое?
– Нет, это не пустое! – возразила Оксана. – Это учебники, как надо сочинять стихи. А учебники – это вещь необходимая. Но в мире столько книг, которые можно было бы и не издавать! – Оксана пожала плечами и, закрыв глаза на несколько секунд, выдала четверостишие:
Привыкли жить во мраке,Ходить в своих веригах.Любовь хороним в браке,Стихи хороним в книгах.– Ого! – обалдел Александр. – Это ты опять сейчас придумала?
– Нет. Это я еще в школе учительнице по литературе посвятила.
– Слушай, а почитай еще что-нибудь из своего. Оксана задумалась, вспоминая.
– Ты знаешь, а ведь у меня стихов не так уж много, я бы даже сказала – мало. Я их сочиняла только тогда, когда не могла не сочинять. Поэтому у каждого стиха есть история, без которой его читать нет смысла.
– Ну, тогда давай читай вместе с историями! – не отступался Александр.
Оксана улыбнулась кому-то невидимому, как будто поздоровалась с возникшим воспоминанием, и начала медленно, нараспев читать:
Не болит душа от беды чужой,Со своей тоской совладаю я.Позабыл меня и ушел с другой,И пустой, как сон, стала жизнь моя.По щекам бегут слезы жгучие,Не поймет никто грусть-печаль мою.Лишь меня любовь моя мучает,Я сама ее и убью.Я пойду в тот лес, где любовь жила,А теперь – печаль да разлуки зло;Там, где пел щегол да сирень цвела,Обгорело все да повымерзло.В ночи мглу уйду, прямо на восток,Наберу травы, той, что надобно:Позабудь-трава – золотой цветок,Разлюби-трава – черна ягода.В ночь безлунную наберу травы,Заварю зельё терпкой горечи:Позабудь-трава слезы высушит,Разлюби-трава душу вылечит.И в последний раз вспомнив дивный взгляд,Его волосы непослушные,Поднесу к губам этот страшный ядБезразличья и равнодушия.