Цветок счастья

Вернер Эльза

Молодая женщина несколько секунд колебалась, точно ей было трудно исполнить просьбу своего будущего зятя, и, наконец, произнесла:

– Иногда я вас совершенно не понимаю, Генри. Возьмите свой цветок, который вы мне дали в залог того, что избавитесь от своего легкомыслия, но ваше обещание останется при мне!

– Да, и вы увидите, что я исполню его! – воскликнул Генрих с сияющими глазами.

– Я увижу? – с сомнением и глубокой грустью повторила Эвелина. – Нет, Генри, вероятно, мне не суждено будет увидеть вас больше. Я передам ваше обещание Кетти, и вы должны будете

перед ней выполнить свое обязательство.

– Я знаю, что в последнее время вы чувствуете себя хуже, – сказал Генрих, – но возлагаю большие надежды на доктора Эбергарда. Мой отец и Гвидо, конечно, бранят меня за то, что я привел сюда этого чудака-доктора, но я верю ему безгранично. Неужели вы тоже упрекаете меня за Эбергарда?

– Нет, Генри, я знаю, что у вас было хорошее намерение – вы хотели облегчить мои страдания, и я вам очень благодарна за это; но вы, разумеется, не станете настаивать на том, чтобы я лечилась у человека, своей грубостью доводящего меня до нервных припадков.

– Как? Вы не хотите лечиться у доктора Эбергарда?

– Конечно, нет. Достаточно с меня и его первого визита. Я прекрасно узнала его метод лечения и уверена, что не выживу и недели, если Эбергард будет посещать меня.

– А если, наоборот, он спасет вам жизнь? Неужели из-за этого не стоит немного потерпеть?

– Разве он подал вам какую-нибудь надежду? – недоверчиво спросила молодая женщина.

– Прямо он мне ничего не сказал, но между нами существует нечто вроде масонского заговора, и мы без слов понимаем друг друга. По некоторым признакам я убежден, что Эбергард надеется на ваше полное выздоровление. Этот старый эгоист, перессорившийся со всем медицинским миром, отбивающийся ногами и руками от всякой практики, ни за что не согласился бы лечить такого больного, которому нельзя помочь. Для того, чтобы доказать своим коллегам, как неправильно они поставили диагноз, чтобы пристыдить их, он и взялся за ваше лечение. Если бы он не был уверен в своем успехе, в полном смысле этого слова, то не предложил бы вам своих услуг в дальнейшем. Он заранее торжествует свою победу, следовательно, не может быть сомнения, что вы будете здоровы. Эбергард приложит для этого все свои силы и сделает доброе дело не из чувства человеколюбия, а для того, чтобы насолить своим коллегам, в особенности профессору Мертенсу.

Молодая женщина молча слушала Генриха и, когда он окончил, снова недоверчиво покачала головой.

– Нет, вы ошибаетесь, – возразила она, – или – вернее – придаете слишком много значения мудрости этого Эбергарда. Что касается меня, то я скорее склонна верить диагнозу профессора Мертенса; он, вероятно, более сведущ, чем Эбергард. Если бы этот грубый человек был, действительно, таким авторитетом в медицине, то не стал бы жить в уединенной глуши, где у него нет возможности проявить свои знания.

– Но ведь он удивительный чудак. Он не может ужиться ни с одним товарищем. Это прирожденный человеконенавистник!

– Тем больше причин не доверять ему. Если Эбергард, действительно, придет ко мне еще раз, я поблагодарю его за любезное желание помочь мне и попрошу больше не беспокоиться. Ваш отец

совершенно согласен со мной в этом вопросе, а Гельмар прямо требовал, чтобы я впредь не принимала этого грубияна. Он находит, что с моей стороны будет непростительно, если я позволю Эбергарду мучить меня. Хорош доктор, который вместо лекарства дает своим пациентам огромные дозы грубости!

В словах молодой женщины чувствовалась болезненная раздражительность. Доктор Эбергард, очевидно, сильно задел своими резкими манерами ее хрупкую, нежную натуру.

Генрих замолчал. Он взял цветок и бережно уложил его в бумажник, затем подошел к молодой женщине, которая стояла у окна и смотрела во двор, как бы не желая больше продолжать начатый разговор.

– Эвелина! – тихо произнес Генрих.

Она вздрогнула, и густая краска медленно покрыла ее лицо. В первый раз молодой Кронек назвал ее по имени.

– Эвелина, – продолжал Генрих, – Гвидо Гельмар потребовал от вас, чтобы вы не принимали больше доктора Эбергарда, а я, наоборот, умоляю вас довериться ему. Неужели моя мольба будет отвергнута?

Лицо молодой женщины покраснело еще сильнее, но она сделала отрицательный жест рукой.

– Нет, Генри, не просите меня об этом, я не могу исполнить вашу просьбу. Я всей душой возмущаюсь поступками и словами этого господина, притом у меня нет к нему никакого доверия.

– В таком случае доверьтесь ему ради меня!

Эвелина молчала; она продолжала стоять у окна, прижав лоб к холодному стеклу. Генрих склонился над ней и тихим, нежным голосом прошептал:

– Эвелина, Эви, ну, ради меня!

Молодая женщина, наконец, подняла голову, и ее глаза встретились с его умоляющим взглядом. Она медленно протянула свою руку, и Генрих страстно прижал ее к своим губам. Таким образом, согласие было дано безмолвно, и так же безмолвно Генрих выразил свою горячую благодарность, а затем долго не выпускал из своей руки нежной ручки Эвелины. Они стояли рядом и молча смотрели на расстилавшийся перед их глазами ландшафт, вовсе не замечая времени.

– Генри, куда же ты исчез? – вдруг раздался недовольный голос тайного советника. – Экипаж уже подан.

– Генрих никогда не бывает аккуратным! – прибавил Гельмар раздраженным тоном.

Молодой Кронек вздрогнул, точно его внезапно разбудили, и выпустил маленькую, изящную ручку, слегка трепетавшую в его руке.

– Итак, я полагаюсь на ваше обещание, Эви, – прошептал он, – а вы верьте моему. До свидания, Эви!

Он быстро вышел из кабинетика хозяйки дома, постоял несколько секунд в соседней комнате, а затем зашел в гостиную, где его ожидали отец и Гвидо.

Эвелина осталась одна; она еще не успела дать себе отчет в том, что произошло, как к ней вбежала Кетти говоря:

– Мама, господин Гельмар желал бы говорить с тобой наедине. Он хочет еще раз проститься с тобой.

Эвелина взглянула на падчерицу, точно не сразу сообразив, в чем дело. Затем провела рукой по лбу и недовольным тоном спросила:

– Для чего это? Ведь я уже простилась с ним!

– Разве ты не хочешь видеть его? – воскликнула Кетти, пораженная равнодушием мачехи.