Цветок в пустыне
Шрифт:
– Но она уже два года замужем за тобой. Кто это сказал: "Плодитесь и размножайтесь"?
– Не Моисей ли? – предположила Динни.
– А почему бы и нет? Глаза леди Монт остановились на Джин. Та вспыхнула. Сэр Лоренс торопливо вставил:
– Надеюсь, Хилери обвенчает Клер так же быстро, как Джин и тебя, Хьюберт. Это был рекорд.
– Хилери – замечательный проповедник, – возгласила леди Монт. Когда скончался Эдуард, он сказал проповедь про Соломона во всей славе его. Трогательно! А когда мы вешали Кейсмента, помните? – страшная глупость с нашей стороны! – Хилери говорил про бревно и сучок. Оно было
– Я терплю проповеди лишь в том случае, когда их читает дядя Хилери, – заметила Динни.
– Да, – поддержала её леди Монт. – Он умел стянуть больше ячменного сахару, чем любой другой мальчишка, и при этом казаться невинным, как ангел. Твоя тётка Уилмет и я переворачивали его головой вниз – знаешь, как куклу, – и трясли, но обратно ничего не получали.
– Вы, видимо, были примерными детьми, тётя Эм?
– По мере сил. Наш отец, который тогда ещё был не на небесах, старался видеть нас поменьше. А мама, бедняжка, ничего не могла поделать. Мы были лишены чувства долга.
– Странно, что теперь его у всех вас больше, чем нужно.
– Разве у меня есть чувство долга, Лоренс?
– Решительно нет, Эм.
– Так я и думала.
– Дядя Лоренс, вы не находите, что у Черрелов в целом слишком много чувства долга?
– А разве его может быть слишком много? – отпарировала Джин.
Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:
– Динни, я чую ересь.
– Чувство долга лишает человека широты, верно, дядя? И у отца, и у дяди Лайонела, и у дяди Хилери, и даже у дяди Эдриена первая мысль всегда одна и та же: что они должны сделать. Они отказываются считаться с тем, чего они хотят. Спору нет, это прекрасно, но довольно скучно.
Сэр Лоренс выронил свой монокль.
– Пример твоей семьи, – сказал он, – превосходно иллюстрирует мандарина как определённый человеческий тип. На нём стоит империя. Из поколения в поколение – закрытые школы, Осборн, Сэндхерст и многое другое! А до этого – семья, где с молоком матери всасывается мысль о служении церкви и государству. Такое служение – вещь очень интересная, очень редкая в наши дни и очень похвальная.
– Особенно когда помогает удержаться наверху, – пробормотала Динни.
– Чушь! – отрезал Хьюберт. – Когда служат, об этом не думают.
– Не думают потому, что нет надобности думать, а если уж понадобится, быстро сообразят.
– Несколько туманно выражено, Динни, – вмешался сэр Лоренс. – По-твоему, если бы таким, как мы, что-нибудь угрожало, мы воскликнули бы: "Нас нельзя устранить: мы – это всё"?
– А разве мы – это действительно "все", дядя?
– С кем ты общалась в последние дни, дорогая?
– Ни с кем. Просто надо иногда и самой думать.
– Это так огорчительно! – объявила леди Монт. – Русская революция, и вообще.
Динни почувствовала, что Хьюберт смотрит на неё и задаёт себе вопрос: "Что случилось с Динни?"
– Можно, конечно, вынуть чеку из оси, но тогда колесо соскочит, сказал он.
– Метко сказано, Хьюберт, – одобрил сэр Лоренс. – Ошибается тот, кто полагает, что можно создать в короткое время целый социальный тип или заменить его другим. Джентльменом не делаются, а рождаются – если под словом «рождение» понимать не только сам процесс, но и атмосферу дома, где он совершается. Но должен сознаться, этот тип быстро вымирает. Ж аль, что
– Нет, не хочу, – объявила леди Монт.
– Чего вы не хотите, тётя Эм?
– Пить шампанское в пятницу. Отвратительная шипучка.
– А нужно ли его вообще подавать, дорогая?
– Я боюсь Блора. Он так привык. Я могу сказать ему, но он всё равно подаст.
– Динни, что слышно о Халлорсене? – неожиданно спросил Хьюберт.
– После возвращения дяди Эдриена – ничего. По-моему, он в Центральной Америке.
– Он был огромный, – сказала леди Монт. – Обе дочки Хилери, Шейла, Селия и маленькая Энн. Пять. Я рада, что обойдёмся без тебя, Динни. Конечно, это суеверие.
Динни откинулась назад – так, чтобы свет не падал ей на лицо:
– Быть подружкой невесты один раз – вполне достаточно, тётя Эм.
На другой день, встретясь с Уилфридом в Уоллесовской галерее, Динни спросила:
– Вы случайно не будете завтра на свадьбе Клер?
– У меня нет ни цилиндра, ни фрака, – я подарил их Стэку.
– Я помню, как вы замечательно выглядели тогда. У вас был серый галстук и гардения в петлице.
– А вы были в платье цвета морской волны.
– Eau-de-vi [2] . Мне хочется, чтобы вы взглянули на мою семью. Там соберутся все наши. А мы могли бы потом поговорить о них.
– Я зайду как простой зритель и постараюсь не попадаться на глаза.
"Мне-то попадёшься!" – подумала Динни. Значит, ей не придётся жить два дня, не видя его!
При каждой новой встрече он, казалось, все больше примирялся с самим собой; иногда он так пристально посматривал на девушку, что сердце её начинало учащённо биться. Она же, глядя на него, – это случалось редко и лишь тогда, когда он этого не видел, – старалась, чтобы её глаза оставались ясными. Какое счастье, что женщина всё-таки в более выгодном положении, чем мужчины: она чувствует, когда они на неё смотрят, и умеет смотреть на них так, чтобы они этого не почувствовали!
2
Цвета нильской воды (франц.).
На этот раз, прощаясь, он предложил:
– Едем снова в Ричмонд в четверг? Я подхвачу вас, как тогда, – в два часа у Фоша.
Динни ответила:
– Хорошо.
VI
Свадьба Клер Черрел на Ганновер-сквер относилась к числу "фешенебельных", и отчёт о ней вместе со списком гостей должен был занять четверть газетной колонки, что, по мнению Динни, было "так лестно для приглашённых".
Накануне вечером Клер с родителями прибыла на Маунт-стрит. Леди Черрел и Динни, которая до последней минуты хлопотала вокруг младшей сестры, маскируя своё волнение юмором, приехали в церковь незадолго до невесты. Девушка задержалась, чтобы перекинуться словечком со старым причетником, и заметила Уилфрида: он стоял далеко позади в левом углу придела и смотрел на неё. Динни бегло улыбнулась ему, прошла через придел и присоединилась к матери, сидевшей на первой скамье слева. По дороге она поравнялась с Майклом, и тот шепнул ей: