Цветок яблони
Шрифт:
Человек, сидевший перед ним, был очень стар. Пожалуй, самый старый из всех, кого когда-либо встречал Пружина. Лишь призрак человека. Память о нем. Дым от задутой свечи.
Мгновение, и его не станет.
Из вороха поднялась рука. Истончившаяся, хрупкая, словно веточка. Дрожащие пальцы коснулись глаз, смахивая слезы.
— Я заблудился, — прошелестел он. — Потерялся в страхе и снах. Утратил магию, основу моей жизни. Это ведь ты. Только ты мог забрать ее.
— Я не Тион, Марид.
Старик подвигал челюстью в глубокой задумчивости, но его странные глаза не отрывались от Мильвио.
—
— Лишь крохи, что дают мне жизнь.
— Я разбираюсь в том, как звучит ложь.
— Ты запутался в ней, старый враг.
— Я потерялся, но найду дорогу назад. Надо лишь вспомнить, что растет на Талорисе. Абрикосы? Я помню белые цветы. Или розовые? — Старик наморщился, с усилием пытаясь ухватить ускользающее воспоминание. — Помоги мне. Или убей. Или... уйди.
Мильвио с некоторым сомнением убрал фальчион обратно в ножны.
— Ты оставишь его?
— Он жил здесь веками. Не собираюсь ничего менять. Для нас опасности нет.
Сухой кашель, точно горошины катятся по полу, ударил им в спину.
— Вихрь. — Капюшон снова был у него на голове. — Я вспомнил. Ты похож на него. Только немного старше. Это и вправду твой призрак? Зачем ты взял его облик, Тион? Разве он не был верен тебе, твоей глупости, твоей мести? Правая рука, яростный ветер, убийца моих лучших армий. Наивный дурак.
Мильвио обреченно вздохнул, понимая, что ничего не докажет, а Марид продолжил:
— Я был у Ласориса, видел, как Войс и Лавьенда сражались в тот день, среди розовых колонн и хрустальных гребней её башни. Она переиграла его, хоть и была тяжело ранена, выжгла, и он пал с высоты вниз, на острые камни. И его мерзкий ветер не помог хозяину.
Смех был так же тускл, как и голос. Призрак смеха.
— Абрикосы или яблони? — Казалось, хозяин потерял всякий интерес к прошлой теме. — Помоги мне, Тион. По старой памяти. Только ты да я остались. Все мертвы. Я забываю их имена, образы смешиваются, тают. Сколько я здесь?.. Я слишком слаб и все чаще блуждаю в кошмарах.
— Яблони, — произнес Мильвио. — На Летосе всегда цвели яблони. И в тот год, когда в школу вернулся Тион, было так же.
— Хм... Яблони и альбатросы. Да. Ты прав.
Его плечи затряслись, и Тэо понял, что старый волшебник плачет.
— Я так устал... Когда мы заблудились во тьме? В чем была наша ошибка? Скажи.
— Мы были молоды. Глупы. Нас сжигала ярость. Мы сражались за правое дело. Поддерживали друзей. Мстили за них. Считали себя всемогущими. Думали, что нам позволено все. Простые люди для нас были не больше чем игрушки, а магия лишь удобным инструментом. Никто не думал о последствиях и не желал слушать противоположную сторону. Мы творили что хотели. Играли в войну, пока она не стала играть нами. Никто первым не сказал «стоп!». Выбери любой вариант из перечисленного. Или все. Не ошибешься.
— Я виноват больше других. Если бы я не поддался на уговоры Гвинта и сберег для тебя последнего д’эр вин’ема, как ты просил. Ты в тот день вернулся бы
— Да... он устроил. А я так и не решился спросить, жалел ли он о содеянном. Я бы тогда не жалел. И вот это самое страшное. — Мильвио достал кинжал, бросил его рядом с Маридом. — Тебе. Последний дар тому, кто был мне братом когда-то. Если поймешь, что больше не в силах существовать в этом отвратительном месте, поставь финальную точку.
И он пошел прочь, а Тэо отправился следом, к ждущим их Бланке и дэво.
Несколько минут все четверо продолжали путь в тишине, а после до них донесся шепот:
— Абрикосы цвели... Абрикосы.
Глава 9. Тьма против тьмы.
Некогда Даиратом именовали не кладбища, а первый город, основанный тзамас задолго до создания Единого королевства. Говорили, что это было место благоденствия, где ничто не напоминало жителям о страшной власти смерти. Где каждый проживал век и больше, ибо властители мёртвых могли повелевать и жизнью. Лечить, защищать, поддерживать тех, кого они считали своими.
Когда все изменилось? Когда в Даират пришла тьма и населять его стали лишь кости и склепы? Полагаю, в год, когда некроманты обезумели и перестали быть людьми.
Из лекции по истории. Каренский университет
Шерон не помнила, сколько раз держала Фэнико в руках. Дважды? Трижды? Но точно ни разу не извлекала его из потертых и совершенно непримечательных ножен.
Считала это... неприемлемым. Все равно что зайти в чужой дом без приглашения.
Положив его себе на колени, она ощущала приятную тяжесть старого, если не сказать древнего оружия. И наконец решилась. Обхватила оплетенную рукоять, потянула, и меч, словно поколебавшись, взвешивая, достойна ли она такой чести, слабо прошелестел.
Металл оказался у нее перед глазами. Близко-близко, и она прекрасно разглядела в его глубине знакомые черные прожилки. Точно так же выглядел её браслет. Их создал один мастер, и теперь она это знала.
Шерон видела все царапины, щербинки и вмятины, оставшиеся на клинке.
Меч, который создала та, кого считают богиней. Им владел другой бог, названый брат Мерк. А после него череда таувинов, и затем двое великих волшебников.
— Столько войн. Столько крови, — прошептала Шерон, проводя ладонью по прохладному металлу. — Ты забрал многих. И все же я чувствую в тебе так много света. Гораздо больше, чем от друга на моем запястье.
Она с большой осторожностью взялась за рукоятку, широким хватом, оценивая вес оружия. Намного тяжелее клинка, что когда-то подарил ей Мильвио. Фэнико был создан не для её роста и не под её силу. Указывающая крепко сжала пальцы, сделала длинный шаг вперед и вправо, вскидывая меч, укладывая клинок на правое плечо.