Цветы для миссис Харрис
Шрифт:
Мадам Кольбер увидела миссис Харрис в её дешёвой одежде; но теперь одежда не помешала ей увидеть прежде всего храбрую женщину и свою сестру. Она подумала о простодушии и мужестве, которые помогли маленькой англичанке на пути к мечте — чисто женской мечте о, казалось бы, недостижимом предмете роскоши, о мечте женщины, ведущей тяжелую и бесцветную жизнь обладать совершенным произведением искусства. А кроме того, мадам Кольбер чувствовала, что миссис Харрис — едва ли не самая важная и достойная личность среди собравшейся на сегодняшний показ толпы щебечущих
— Вот что, — решительно объявила она миссис Харрис, — никаких лестниц! Я этого не допущу. Идёмте. Я усажу вас в салоне.
Она повела миссис Харрис сквозь толпу, ведя её за руку — и ввела её в главный салон, где были заняты уже все серо-золотые кресла, кроме двух рядом, в первом ряду. Мадам Кольбер всегда оставляла одно-два места на случай, если какой-нибудь важной особе вдруг придет в голову неожиданно появиться на показе коллекции, или если один из лучших клиентов приведет кого-нибудь с собой.
Она подвела миссис Харрис к свободному месту и усадила.
— Вот, — сказала она. — Отсюда вам всё хорошо будет видно. Вы не забыли приглашение?.. Вот карандашик; когда манекенщицы будут входить в салон, девушка у входа будет по-английски объявлять номер платья и его название. Записывайте номера платьев, которые вам понравятся больше других — я подойду к вам после.
Миссис Харрис шумно уселась, с комфортом расположилась в роскошном сером с золотом кресле. Сумочку она положила на пустое кресло слева и приготовила карточку и карандаш. Затем, счастливо улыбаясь, миссис Харрис принялась разглядывать соседей.
Разумеется, она никого здесь не знала, но в главной зале салона собралась публика, являвшая собой срез сливок общества со всего света, включая нескольких представительниц английской аристократии, — леди и рыцарственных дам, французских маркиз и графинь, баронесс из Германии, принципесс из Италии, жён французских промышленных нуворишей, супруг южноамериканских миллионеров, покупательниц из Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и Далласа, звезд экрана и сцены, именитых драматургов, богатых плейбоев, дипломатов…
Кресло справа от миссис Харрис занимал свирепого вида пожилой джентльмен с белоснежной шевелюрой и усами, с такими же седыми клочковатыми бровями, которые торчали, точно перья; под его глазами лежали темные мешки, но сами глаза были пронзительно-синими и необычайно внимательными, и выглядели как-то очень молодо. Волосы были зачёсаны вперед и аккуратно подстрижены, ботинки отполированы до неправдоподобного блеска, почти светящейся белизны бельё под фраком накрахмалено так, как теперь этого делать уже не умеют; а на лацкане было приколото нечто, что миссис Харрис приняла за маленькую розочку — это ей чрезвычайно понравилось, хотя и удивило, поскольку раньше ей не приходилось видеть, чтобы джентльмен носил так цветы. Она загляделась — и пожилой джентльмен перехватил её неприлично долгий взгляд.
Худой, похожий на клюв нос нацелился на миссис Харрис, внимательные синие глаза строго уставились на неё — но голос был негромкий и усталый.
—
Вопрос был задан на безупречном английском языке.
Миссис Харрис трудно было смутить, но мысль о том, что она вела себя грубо здесь, все-таки заставила её почувствовать себя виноватей, и она обратила к джентльмену извиняющуюся улыбку.
— Вот ведь, уставилась на вас, как на фигуру восковую, — сказала она. — Так невежливо вышло! Уж извините. Просто увидела у вас розочку в петличке; замечательно придумано! — и она пояснила: — Понимаете, я цветы очень люблю.
— Правда? — сказал джентльмен. — Это приятно.
Как бы он ни рассердился за то, что миссис Харрис беззастенчиво его разглядывала, но объяснение её было так чистосердечно и простодушно, что его гнев мигом прошёл. Он с новым интересом посмотрел на свою соседку и, разумеется, тут же увидел, что имеет дело с самым удивительным созданием — причём таким, принадлежность которого он не мог определить сразу.
— Возможно, — добавил он, — было бы лучше, если бы это действительно была роза, а не… розетка.
Миссис Харрис не поняла его замечания, но мягкий тон незнакомца сказал ей, что её бестактность прощена, и она тут же вновь повеселела.
— Тут чудесно, ведь правда? — сказала она, поддерживая разговор.
— А, и вы чувствуете атмосферу, — пожилой джентльмен озадаченно напрягал мозг, пытаясь поймать что-то, вертящееся в голове — что-то, как будто связанное как-то с его юностью и с образованием, завершившимся двумя годами в Английском университете… Он припомнил темную, холодную и мрачную комнату с потемневшими деревянными панелями стен — свою спальню и кабинет одновременно; ещё более тёмный коридор, куда выходила дверь — и ещё, когда все это вновь встало перед ним, ему вдруг ни с того ни с сего представилось ведро, стоявшее на лестнице в холле.
Живые глазки миссис Харрис наконец осмелились встретиться с глазами пожилого джентльмена. Под его суровой и даже свирепой внешностью, под седым хохолком и сдвинутыми бровями, под невыразимо белой крахмальной манишкой она почувствовала доброе тепло. Она подумала — что делает здесь этот старик? По тому, как были сложены его руки на золотом набалдашнике трости, можно было догадаться, что он здесь один. Наверно, подбирает платье для внучки, решила миссис Харрис и, сообразно своей натуре, предпочла задать прямой вопрос. Правда, любезности ради она уменьшила возможный возраст соседа на одно поколение.
— Ищете платье для дочки, да? — полюбопытствовала она.
Старик покачал головой — его дети давно разъехались в разные стороны.
— Нет, — ответил он, — просто я иногда прихожу сюда, потому что здесь я вижу прекрасные платья и прекрасных женщин; здесь я чувствую себя моложе.
Миссис Харрис понимающе кивнула.
— Ещё бы, — подтвердила она. Затем, довольная, что нашла человека, с которым можно поделиться, она склонилась к соседу и прошептала: