Цветы и железо
Шрифт:
— Большое спасибо. Мне еще господин Хельман говорил, что вы чрезвычайно отзывчивый, обязательный человек.
— Обер-лейтенант Хельман справедливый начальник.
«Одного вы с ним поля ягоды», — думал Калачников, улыбаясь в то же время аптекарю, как лучшему другу.
На следующий день Петр Петрович уже подъезжал к лагерю военнопленных. Он был уверен в успехе: в его бумажнике находилась служебная записка Хельмана.
Лагерь произвел на Калачникова гнетущее впечатление. Заболоченное место. В три кола ржавая колючая проволока, вдоль
Военнопленные жили под открытым небом, на снегу; они здесь обедали, спали, отправляли естественные надобности. Потрепанные шинелишки у большинства из них покрыты наростом льда. Люди лежат, плотно прижавшись друг к другу, — кажется, что это сплошной клубок человеческих тел, который не разъединить никакой силой.
Но, оказывается, не нужно и силы. Взлетают вверх две белые ракеты — и люди стремглав бегут занимать свое место в шеренге. Может быть, некоторые через двадцать — тридцать метров упадут на землю и не поднимутся, но, если есть хоть капелька сил, надо бежать, чтобы не быть пристреленным; и если даже упал человек, он ползет к тому проклятому месту, где объявлено построение.
Начальник лагеря — долговязый пожилой обер-лейтенант с небольшими, щеткой, рыже-зеленоватыми усами, ознакомившись с запиской, строго взглянул на Калачникова. В его глазах Петр Петрович уловил стеклянный блеск и тут же догадался о причине: от начальника попахивало шнапсом.
— Что они будут делать в Шелонске? — спросил он.
— Строить теплицы.
— Для кого?
— Для военной комендатуры.
— Для Хельмана? — уточнял начальник лагеря.
— Возможно. Мое дело подчиненное, в подробности мне не положено вникать.
— А что будет иметь поставщик рабочей силы?
— В апреле месяце свежие помидоры, огурцы, салат, редиску. Хорошая закуска, не правда ли?
— Неплохо, — согласился обер-лейтенант и после паузы добавил: — В условиях вашего Шелонска.
— Еще одна просьба, господин начальник: есть под вашим началом пленный Щеголев Александр. Он в тепличном деле немного понимает, родственница за него ходатайствовала. Такой помощник мне бы пригодился!
— Щеголев? Кажется, есть такой. Проверю. Передайте Хельману, что я выделю ему тридцать таких работников, которые смогут совершать переходы до Шелонска и обратно, держать в руках заступ, лопату и топор! До города сопровождают мои караульные, охрану несут и сопровождают обратно его караульные!
Обер-лейтенант засунул большие пальцы рук за ремень и принял холодно-начальствующую позу.
— Слушаюсь! — по-военному отчеканил Калачников.
— В армии служили? — оживился обер-лейтенант.
— В первую мировую войну.
Начальник лагеря походил по комнате, обернулся к Калачникову:
— Не забудьте: в апреле ко мне должны поступать помидоры, огурцы, салат, редиска! А потом все остальное!
Это была не просьба, а скорее категорический
В другое время Петр Петрович, вероятно, считал бы себя удачливым человеком. Медикаменты он получил, разрешение на военнопленных было в кармане. Но до полной удачи было далеко: он пока не знал, когда и какая деревня намечена к уничтожению. Сегодня должен прийти связной Огнева, а что он скажет ему?
Вот поэтому так предупредителен и любезен был сегодня Петр Петрович с полицаем: он улыбался ему, хлопал его по плечу, стараясь вести себя с ним запанибрата. Калачников извлек бутылку самогону и тут же налил граненый стакан.
— Моему защитнику! — с пафосом произнес он.
Полицай пил, а Петр Петрович подливал и подливал ему, словно позабыв о закуске: на столе лежали соленые огурцы, которыми и довольствовался охранник. С такой закуской он быстро захмелел.
— Значит, ты это… Меня отпускаешь? — спрашивал он и сам отвечал: — Отпускаешь! А им через три дня капут… Ты, ты понимаешь? Не понимаешь? Тебе не надо понимать!.. Зачем тебе понимать?.. — говорил он, икая.
— А далеко ехать-то? — осторожно начал Калачников.
— Отсюда не видно!
— В какую деревню-то? — небрежно спросил Петр Петрович, разрезая на дольки огурцы.
— А зачем тебе деревня?.. Ты расписку не давал, а я дал!.. Все дали расписку! Деревню называть не имеем права, вот!.. Дай еще водки!
В этот день Петр Петрович водки не жалел. Он отвел охранника в другую комнату и уложил в кровать.
— Злой народ там, в Кормилове, — сказал Калачников, расстегивая ворот полицаю. — Осторожней надо быть!
— Кормилово… почему Кормилово?.. Гучки, там вот… Гучки… капут… — проговорил полицай, засыпая.
Он был мертвецки пьян.
«Неужели Гучки? — Калачников ходил по комнате и ежеминутно посматривал в окно. — Красивая, в садах, деревушка на берегу реки!.. И такой народ! Неужели через три дня начнется все это страшное?»
Теперь он не только смотрел в окно, а, набросив на плечи полушубок, часто выходил за калитку и смотрел, не появится ли огневский паренек. Не случилась бы помеха! Постов натыкано много…
Зато как он обрадовался связным — так они были кстати! На этот раз с прежним, белокурым, подвижным пареньком был другой, моложе его, веселый и еще более подвижной, зрачки что круглые угольки. Смуглый, загорелый, с кудряшками черных волос на лбу, он походил на бойкого цыганенка.
— Это на всякий случай, — пояснил белокурый, показывая на товарища. — Мы теперь к вам по очереди ходить будем.
Петр Петрович увел парней на кухню, подальше от полицая, и рассказал им все, что узнал о готовящемся нападении на деревню. Потом он выложил на стол медикаменты. Лекарства было решено спрятать в корзину, прикрыть тонким слоем сена, а сверху положить в два ряда яйца. Получилось хорошо, но Петр Петрович все же побаивался: обнаружат гитлеровцы пересылаемое — несдобровать ребятам.