Цветы корицы, аромат сливы

Коростелева Анна Александровна

Сюэли отнимал от лица рукав.

– Я лишь смертный, и слабым умом, о бессмертная фея, Не могу угадать, к чему клонится ваша затея, До меня снизойдите с небесных высот, Намекните ясней, что за враг меня ждёт. А звездец я устроить врагам, безусловно, сумею, Пусть число их количество звёзд превзойдёт.

Тут Ди, побледнев, поднимался на сцену и начинал биться за чистоту языка пьесы. «Это исключено! Это немыслимо в сценической речи! – ругался он. – А врагам я начистить

хайло, уж наверно, сумею, – умоляю вульгарный простить оборот. Да как угодно! Только не то, что ты сказал!». Сюэли отчетливо представлял себе место мата в системе языка, что ему, собственно, случалось уже не раз доказать. Тонкая разница в степени владения русским языком у Ди и Сюэли сказывалась в отношении к эвфемизмам, замещающим табуированную лексику. Сюэли воспринимал их как безобидные, Ди их тоже ощущал как вульгарные. То есть Ди знал язык лучше.

Наконец текст меняли, спор улаживался. Дальше уже разговаривали Хун-нян и Ин-Ин, Сюэли отходил отдохнуть к краю сцены. Хун-нян пела:

– День рождения Гитлера близится, толпы скинхедов Так и рыщут повсюду, морали начал не изведав. И кто знает, что будет, что станется с бедными с нами, Ох, не факт, что укроемся мы за общаги стенами.

Ди в роли Ин-Ин отжигал просто нечеловечески. Он мелкими шажками пятился за занавес и говорил оттуда дрожащим голоском:

– Тучи скрывают сады Лянъюань – неужели? Лучше я весь этот праздник останусь в постели, Двери покрепче запру, начертаю триграмму, Клеем из феникса смажу оконную раму И к Гуаньинь воззову я из-под одеяла… Ой, дорогая Хун-нян, что-то страшно мне стало!.. – У Гуаньинь полномочий здесь нету, Ведь не в её юрисдикции это. Если она и услышит твой писк, С места не стронется, как обелиск. Ей от Будды мандат лишь на ту территорию дан, Где несут свои воды Янцзы, Хуанхэ, Хуайхэ и Ханьцзян. Мы же, вспомни, в Москве – на земле, ей никак не подвластной! – Ах, какого числа, говоришь, этот праздник ужасный?

Говоря это, Ди постепенно сникал, медленно, словно тающее мороженое, опускался на пол и лежал там, как увядший цветок. Цзинцзин, забывшись от восторга, хлопала и топала. Потом спохватывалась, что производит слишком уж много шума, и начинала аплодировать бесшумно, закусив нижнюю губу, растопырив пальцы и аккуратно задерживая ладони перед каждым хлопком.

После репетиции Сюэли чинно провожал Цзинцзин до дверей ее комнаты, прощался, закрывал за собой дверь и удалялся по коридору, насвистывая «bie de na yang you». Иногда он еще потом сидел на лестнице и немножко странно так дышал. Выглядело все это жутко, просто счастье, что там никого не было и никто его не видел.

В конце октября Сюэли навестил после архива Ли Дапэна на Красной площади, хотя ему нечего было чинить, он пришел в нормальных, целых ботинках.

– А, достопочтенный сюцай! Когда же вы осчастливите уже нас трактатом, сломите, так сказать, ветку коричного дерева и войдете во двор яшмового бассейна?

Ли Дапэн всегда спрашивал что-нибудь о курсовой и госэкзаменах.

– Госы через три года только, – кратко сказал Сюэли.

О курсовой ему и говорить не хотелось. Совсем недавно ФэнЦил (Китайский институт

Феникса и Цилиня) переслал на геологический факультет МГУ копию его аттестата, чтобы ему зачли те предметы, какие можно. Так его преподаватели с удивлением узнали, что у него никогда не было кристаллографии, кристаллохимии, геммологии, зато был, например, вэньянь, спецкурс по «Ли сао», была наука о романе «Сон в красном тереме» (четыре семестра)… «Как, об одном романе??» – «Ну да, – пожал плечами Сюэли. – Там много нюансов. В конце концов, вы даже можете считать, что это геммология, потому что в центре романа – история драгоценной яшмы, а второе название книги – Шитоу-цзи, что значит…». Тут он бросил взгляд на научного руководителя, понял, что его сейчас убьют, и умолк.

– Ясно, ясно, – покачал головой Ли Дапэн.

– Мастер Ли, – отважился наконец Сюэли на свой вопрос. – Вы вот старше меня и лучше постигли канон, как вы считаете: двуличье – это непременно плохо? Человек, о котором говорится – «коричный цвет с ароматом сливы», непременно мерзавец?

– Я отвечу так, – сказал Ли Дапэн. – Нужно взглянуть, что за люди, которым дано видеть коричный цвет, а кто там чует аромат сливы, – то есть к кому он поворачивается одной стороной, а к кому – другой. «Законы и правила множатся, всюду торчат», – сказал Лао. Если, по мысли твоей, поведенье твое входит еще как-то в привычную орбиту чести и приличья, то и беспокоиться не о чем.

– Откуда вы знаете, что я спрашивал о себе? – сглотнул Сюэли.

– Ну, у тебя ведь по одному только зрачку в глазах, сменных нету – вся правда видна.

– Но как же, в каноне «И» записано, что отклонение в малейшей доле даст потом разницу в тысячу ли?

– И ты хочешь последить уже сейчас за этим отклоненьем? – насмешливо сказал Ли Дапэн. – А что от чего куда отклоняется, в том у тебя нет сомнений? А то выровняешь вроде бы, а на деле только еще больше скривишь.

Сюэли хотел еще что-то спросить, но тут к Ли Дапэну подошел поблагодарить его проходивший мимо большой отряд милиции, – он всем им чинил сапоги, – и Сюэли распрощался.

На занятиях по русскому читали «Черную курицу, или Подземных жителей», потом смотрели фильм в видеоклассе, потом, рассевшись на партах, стали обмениваться впечатлениями.

– Давайте – что было непонятно? – сказала преподаватель. – Вот в этом фрагменте вопросы точно должны были возникнуть:

Алёша кинулся целов'aть м'aленькие р'yчки министра и вдруг с изумл'eнием услышал как'oй-то звон.

– Чт'o это так'oе? – спросил Алёша.

Министр п'oднял 'oбе руки кв'eрху, и Алёша увидел, что они ск'oваны золот'oй ц'eпью… Он ужасн'yлся.

– «Целовать руки» – понятно, какой смысл вкладывается в этот жест?

– Честно говоря, нет… Целовать руки? Зачем?

– О! Я так и думала. Русский устаревший жест «просить прощения». А что этому соответствовало бы в старом Китае?

– «Встать на колени», – быстро сказал Лю Цзянь.

– «Встать на колени», однозначно, – подтвердил Сюэли.

– Заносим в наш словарик расхожде-ений… Смотрите, сколько в нем уже накопилось: поднять указательный палец, плюнуть с досады, закрыть лицо, закрыть лицо рукавом… Так, теперь почему цепь была золотая, хотя бы понятно?

– Ну… все-таки он министр, – сказал Чжэн Цин, который был несколько тормозной.

– А, и поэтому с ним так носятся? Типа почетные кандалы такие?

– Нет, конечно… надо помнить текст. Если драгоценные камни были у них самыми обычными – значит, наверное, и золото было обычным металлом. Может быть, самым дешевым, – сказал Лю Цзянь.

– Да, я за эту версию тоже. Так… ну, здесь очень простая и очевидная мораль, так что, думаю, спрашивать о ней даже не стоит…

– Мораль, конечно, в том, что Алеша все это видел во сне? – уточнил Сюэли. Слишком часто до сих пор самое очевидное оказывалось самым неочевидным.