Цветы на чердаке
Шрифт:
О, Господи! Мне стало больно, и я сидела, как придавленная. Как много несчастных случаев! Два брата погибли от них и мой отец тоже. Я мрачно, с тревогой взглянула на Криса. Улыбка исчезла с его лица. Как только мама ушла, мы убежали на чердак к нашим книгам.
— Мы перечитали их все, черт бы их побрал! — воскликнул Крис и неодобрительно взглянул на меня, как будто я была виновата в том, что он мог прочесть книгу за несколько часов.
— Можно снова перечитать Шекспира, — предложила я.
— Я не люблю читать пьесы!
Боже,
— Давай научим близнецов читать и писать, — предложила я, сгорая от желания заняться чем-то новым и интересным. — Так мы убьем двух зайцев — найдем занятие и для себя, и для них. Мы не дадим их мозгам превратиться в кашу от постоянного глядения в этот ящик Мы решительно направились вниз по лестнице и увидели близнецов, чье внимание было приковано к поющему с экрана зайцу Багсу.
— Мы собираемся научить вас обоих читать и писать, — сказал Крис.
Они громко запротестовали.
— Нет! — вопила Кэрри. — Мы не хотим ничему учиться! Не хотим писать буквы. Хотим смотреть «Я люблю Люси!».
Крис схватил ее, а я сгребла в охапку Кори, и мы буквально затащили их на чердак. Они были скользкими и увертливыми, как змеи, а Кэрри вопила, как атакующий бык.
Никогда еще не было на Земле двух учителей-добровольцев, на общественных началах пытающихся обучить чему-то более ленивых студентов.
Кори ничего не говорил, даже не вопил в знак протеста и не пытался нанести мне никакого вреда своими маленькими кулачками. Он просто цеплялся мертвой хваткой за все предметы, мимо которых мы проходили. Но в конце концов, прибегнув к уловкам, угрозам и рассказыванию сказок, нам удалось заинтересовать их. Может быть они просто сжалились над нами. Для обучения они пользовались азбукой Мак-Гаффи.
Не зная ничего об успехах их сверстников, мы тем не менее полагали, что у Кэрри и Кори получалось неплохо. Хотя мама и перестала ходить к нам каждый день, пару раз в неделю она все же показывалась. Мы сгорали от нетерпения, чтобы показать ей первую надпись, сделанную на двоих близнецами: «ДОРОГАЯ МАМА, МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ И КОНФЕТЫ. ДО СВИДАНИЯ, КОРИ И КЭРРИ»
Письмо было написано без нашей подсказки. Они надеялись, что мать услышит их просьбу, недвусмысленно звучащую в нем. Она не отреагировала..
Наступило лето. Снова было жарко и душно, но что удивительно, мы переносили жару значительно легче, чем прошлым летом. Крис говорил, что наша кровь стала жиже, и мы стали способны легче переносить жару.
Наше лето было наполнено книгами. По всей видимости, приносившая их мама брала с полок что попадется, не читая названий и не задумываясь, будет ли нам интересно их читать и подходят ли они нам по возрасту. Мы читали все без разбора.
Одной из наших любимых книг был исторический роман, который делал историю гораздо более интересной и увлекательной, чем наши школьные уроки. Мы
— Итак, маленькая кровать в форме лебедя, чтобы рожать на ней детей,
— вслух размышлял Крис, подняв голову и обратив взгляд куда-то в пространство.
Я перекатилась на спину и зловеще улыбнулась. Мы оба были на чердаке и лежали на старом, покрытом несмываемыми пятнами матрасе у открытого окна, через которое дул теплый легкий бриз.
— А короли и королевы, у которых в спальне собирались все придворные, и у них все равно хватало нервов сидеть там нагишом? Думаешь, все, что пишут в книгах, чистая правда?
— Конечно, нет. Хотя во многом, может быть, да. Ведь в конце концов, когда-то люди не носили пижам и одевали в постель только ночной колпак, чтобы согреть голову, а на остальное плевали.
Мы дружно рассмеялись, представив королей и королев, которые ни чуть не стеснялись своей наготы в присутствии своих приближенных и сановников из-за границы.
— Тогда нагота не считалась греховной, не правда ли? В средние века?
— Наверное, да, — ответил он.
— Греховным было то, для чего люди снимали с себя одежду, да?
— Наверное.
Я уже второй раз испытала на себе всю тяжесть той проклятой участи, на которую обрекла меня природа. Целый день я пролежала на кровати, заявляя, что не могу подняться из-за мучающей меня боли.
— Ты ведь не думаешь, что происходящее со мной отвратительно, правда?
— спросила я Криса. Он наклонился и коснулся лицом моих волос.
— Кэти, я не думаю, что все, что касается человеческого тела и его функций, может быть отвратительным. Наверное, во мне говорит будущий врач. О тебе я думаю именно в этом ключе: если ценой нескольких неприятных дней каждый месяц ты в конце концов превратишься в такую же прекрасную женщину, как наша мать, я целиком и полностью за это. И потом, если это больно, вспомни о своих танцевальных упражнениях. Ты сама говорила, как больно делать некоторые из них. Я крепче обняла его руками, и он на секунду запнулся.
— Я тоже плачу свою, собственную плату за то, чтобы стать мужчиной. Мне в отличие от тебя не с кем поговорить об этом. Я вынужден один справляться со своими комплексами и искушениями. Иногда я боюсь, что мне никогда не удастся стать врачом.
— Крис, — запинаясь, промолвила я, — ты когда-нибудь сомневаешься в ней?
Он нахмурил брови. Я заговорила, прежде чем он смог что-нибудь недовольно фыркнуть в ответ:
— Тебе, несмотря ни на что, не кажется иногда СТРАННЫМ, что она держит нас взаперти так долго? У нее масса денег, я просто уверена в этом. Это кольцо и браслеты, они совсем не поддельные, как она говорит, я знаю.