Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
Серебряные слезы переполнили глаза маленького продавца, перелились через край и обильно потекли по щекам, его слабые плечи затряслись от рыданий. Он и боялся и, вероятно, проклинал в душе всех нас, что стояли вокруг и с любопытством глазели на него. Таких зевак собралось человек тридцать, и никто из них не выступил в его защиту против столь явной несправедливости. А ведь у нас вполне хватило бы сил схватить Климе за руки и за ноги и перебросить этого баловня через ближайший забор, чтобы разом покончить с его издевательствами. В такие минуты человек подчас навеки разочаровывается в людях.
Я смотрел на искаженное
160
ше не мог равнодушно видеть, как на моих глазах обижают этого и без того обиженного жизнью, беспомощного ребенка. Я подошел к Климе и процедил сквозь крепко сжатые зубы:
— Слушай, ты, франт! Как человека прошу тебя: собери тыкву и положи на противень!
Климе окинул меня уничтожающим взглядом, как будто я был бесконечно ниже его, и злобно оскалился. Затем приблизил свое лицо почти вплотную к моему и прошипел:
— Ишь какой петушок нашелся! И еще тянет свою голую шею, хочет кукарекать!
Кое-кто из присутствующих засмеялся. Но другие возмутились. Отступать мне было нельзя, и я решил идти до конца.
— Собери тыкву! Что тебе сделал Нурия, зачем ты опрокинул его противень? Это подло!
Но Климе не обратил внимания на мои слова. Он огляделся по сторонам, наверно надеясь на поддержку остальных ребят, и сказал:
— А вы не удивляйтесь: тыквенный всегда стоит за тыквенного... Посмотрите только на этот оборванный деревенский лапоть. Тьфу!..
И я почувствовал на своем лице его плевок. Меня словно обдало кипятком. Такую обиду, такое унижение я не мог перенести. Каждая клеточка моего тела воспылала жаждой мести, мускулы невольно напряглись, перед глазами встал туман. «Нет, мерзавец, — подумал я, — больше ты на меня не плюнешь!» И, подчиняясь какой-то чужой, неведомой мне силе, я бросился на Климе и повалил его на землю. До этого дня я еще никогда ни с кем не дрался, но если бы сейчас я не сделал того, что сделал, мне пришлось бы всю жизнь страдать от стыда и унижения или утопиться в реке. На карту была поставлена моя честь. Не обижай, но и не позволяй, чтобы тебя обижали, — это единственный способ защитить свое достоинство, сохранить уважение к самому себе.
6 Цветы на пэпелише
161
Собравшиеся окружили нас со всех сторон.
— Бей его по морде. Вот так!
— Испорти ему личность!..
— А теперь с другой стороны... Кусай его за ухо, оставь метку на всю жизнь!
— Коленом его в ребро...
Толпа возбужденно кричала, орала, рукоплескала, но мне было не совсем ясно, на чьей она стороне. Хотя для меня это не имело значения. Я был сверху, Климе подо мной. Я его держал за шею, как петуха, но он дрыгал ногами и кусался... Одной рукой он вцепился мне в горло и ободрал кожу. Потекла кровь, и это меня еще больше взбесило. Я перевернул его, прижал лицом к печеной тыкве и несколько раз ткнул в нее носом.
— Ешь ее! Ешь!..
Всегда франтоватый, как настоящий барчук, Климе выглядел на этот раз очень смешным и жалким.
В такие минуты в человеке пропадает все человеческое и просыпается насильник и зверь. Но как молено сдержаться, когда внутри тебя все горит, когда ты увлечен борьбой, когда твои мышцы приобретают двойную силу, а руки сами собой наносят удары.
— Жуй,
Он долго и упорно пытался освободиться, но это ему не удавалось. Наконец, я почувствовал, что силы его иссякли, тело ослабело. Он дышал хрипло и тяжело. Я тоже почти выдохся. Не знаю, сколько бы продолжалась и как окончилась эта битва, если бы к нам не подошел преподаватель биологии Иосиф Дроздовский. О его приближении я догадался по тишине, установившейся вдруг среди болельщиков. Затем я завидел его ботинки; он нагнулся над нами, схватил меня за воротник и оторвал ст жертвы.
Я поднялся и стоял перед ним, опустив голову.
— Что это? Из-за чего у вас драка? — спросил он и, не дождавшись ответа, продолжал: — Как вам не стыдно!
162
Такие взрослые ребята, а деретесь, как малыши! Подаете пример другим. А ведь завтра вы будете учителями... А вы, — обратился он к присутствующим, — вместо того, чтобы их растащить и успокоить, подливаете масла в огонь. Позор, какой позор! — повторял он.
Преподаватель Иосиф Дроздовский был добродушным и мягким человеком. Сквозь очки в золотой оправе на мир смотрели его кроткие глаза, которые, казалось, могли все понять и все простить. Эти глаза я запомнил на всю жизнь. Дроздовский был нашим классным руководителем. Он часто приходил к нам в послеобеденные часы, когда мы делали уроки, интересовался, как мы учимся, как ведем себя, как питаемся... Этот человек больше напоминал мне отца, чем строгого наставника.
После первых же его слов дурман сразу выветрился у меня из головы. Я стоял перед ним красный от стыда. Я не был ни драчуном, ни хулиганом, до этого ни на кого не подымал руку. И все же то, что случилось, вряд ли могло быть решено иначе.
Ребята уже объясняли Дроздовскому причину драки. Я все еще не осмеливался поднять голову, но на душе у меня стало легче: все они говорили правду, никто ничего не утаил и ничего не прибавил. Немножко успокоившись, я стал внимательнее прислушиваться к словам преподавателя, тем более что они, казалось, выражали мои собственные мысли и чувства, хотя я и не умел говорить так складно, как он.
— Все люди в равной мере достойны уважения, если они трудятся... Один продает тыкву, другой пашет землю, третий работает на фабрике, но каждый честно зарабатывает свой хлеб... И никогда не следует обижать того, кто слабее вас. Ведь мы же не звери. Наоборот, надо помочь ему, защитить. Еще совсем недавно мы видели слишком много насилия, слишком много!.. До сих пор еще не залечены раны войны... Неужели вы этого не понимаете! А вам необходимо это понять, необходимо!
6*
163
По-видимому, он испугался, что его советы превратятся в лекцию, потому что вдруг замолчал, а затем обратился ко мне:
— Ты хороший, дисциплинированный ученик. Как же ты мог так поступить? Надо было проявить характер, спокойно поговорить с Климе, а не лезть в драку. Вот так-то...
Будь на его месте какой-нибудь другой преподаватель, например воспитатель, которого мы звали «Божий поросенок», он, ни минуты не колеблясь, отправил бы нас к директору школы или к директору интерната — и точка. Но Дроздовский ограничился одним кратким внушением.
Затем он повернулся к Климе и сказал ему строгим тоном: