Цветы пустыни
Шрифт:
— Путь от Каны до Мекки неблизок, — предупредил Бертон маркиза. — Но мне кажется, что для вас безопаснее подойти к священному городу с юга, чем с севера, как Делают все.
Он помолчал и выразительно добавил:
— Но какой бы путь вы ни избрали, все равно это очень опасная и, с моей точки зрения, безрассудная затея. В то же время, если вы преуспеете, то обогатите свою душу впечатлениями, которых вы больше нигде не встретите.
— Именно эту цель я и преследую, — невозмутимо сказал
— Тогда да пребудет с вами милость Аллаха, — сказал Бертон. — Но должен предупредить вас, что если вы потерпите неудачу, вас ждут ужасные пытки. Вы будете умирать долго и очень мучительно!
Маркиз ничего не ответил, и Бертон поднялся на ноги.
— У меня в номере есть одна вещь, и я хотел бы дать ее вам, — сказал он и вышел.
Маркиз остался сидеть, размышляя над тем, что услышал от Бертона.
Несомненно, ему выпала большая удача.
Он заручился помощью человека, который был известен как один из самых выдающихся исследователей Аравии в мире.
И без предупреждения Бертона маркиз понимал, что у него мало надежды попасть в Мекку и остаться в живых.
Как любой человек на его месте, он не мог не спросить себя — действительно ли стоит ли идти на такой риск.
Потом маркиз подумал, что он дал слово и, значит, должен его сдержать.
Вернуться в Англию, признав свою трусость, было бы во сто крат хуже, чем погибнуть от рук фанатиков-мусульман.
— Черт побери, я сделаю то, что задумал! — воскликнул он.
В эту минуту открылась дверь. Ричард Бертон вернулся.
Маркиз мог только гадать, что собирается подарить ему Бертон.
Но он никак не предполагал, что тот протянет ему небольшую книгу.
— Это ваша? — спросил он, прежде чем Бертон успел что-то сказать.
— Нет, она написана человеком, которым я восхищаюсь и дружбой с которым горжусь — профессором Эдмундом Тевином.
Маркиз молчал, ожидая продолжения, и Бертон сказал:
— Вероятно, вы удивлены, что я рассказываю вам о торговле миррой и ладаном в незапамятные времена, но место, куда вы направитесь, находится на пути, которым караваны шли из Омана через Аравию. Они проходили как раз мимо Мекки.
Маркиз все понял и продолжил за Бертона:
— Потом они достигали Петры, откуда драгоценный груз отправлялся в Египет, Рим и Грецию. И, вероятно, в наше время этим путем тоже пользуются, не так ли? Другими словами, вы хотите, чтобы я отправился с караваном под видом купца.
Бертон кивнул.
— Безопаснее всего было бы ехать с собственным караваном. Однако у Селима могут быть другие идеи, и я советую вам поступить так, как предложит он.
— Я могу только от всего сердца поблагодарить вас, — сказал маркиз.
— Надеюсь лишь, что я не ошибаюсь,
Маркиз рассмеялся.
— Вполне могу вас понять и чувствую, что в эту минуту у вас в голове уже зреет план новой экспедиции.
Бертон сел и протянул маркизу пустой бокал, чтобы тот его наполнил.
— Я абсолютно убежден, — сказал он, — что золото в изобилии можно найти в Хадрамауте.
— Тогда пью за ваш успех, — сказал маркиз.
— А я за ваш! — откликнулся Бертон. — Наши судьбы в руках Аллаха!
С этими словами он поднял, свай бокал, Медина ехала к побережью, и горячий ветер обжигал ей кожу.
Солнце палило нещадно. Не проехав и десяти миль, Медина уже изнемогала от зноя.
Хотя дромадер бежал быстро, она чувствовала, что все равно не успеет до темноты добраться до Каны, и подумала, что разумнее было бы ехать помедленнее.
А лучше всего было бы остаться с караваном.
Но мысль о могиле, оставшейся на холме над Марибом, гнала ее вперед.
Прежде чем остаться один на один со своим будущим, она хотела рассказать Селиму о том, что случилось.
Поэтому, увидев черный вулканический выступ, который арабы окрестили Хизн Аль-Гураб — «Крепость Воронов», — она испытала огромное облегчение.
Теперь до цели оставалось чуть больше мили.
Дромадер несся по пескам с бешеной скоростью; арабы никогда не заставляли верблюдов так мчаться.
Этим вечером Медина не представляла себе, как часто бывало, Кану в те дни, когда этот город был крупным портом, одним из центров торговли благовониями.
Ее отец рассказывал ей, что в середине второго века нашей эры южная Аравия отправляла в Грецию и Рим более трех тысяч тонн ладана ежегодно.
Несколькими тысячелетиями раньше египтяне использовали «духи богов», как они называли его в своих религиозных церемониях.
Еще отец говорил Медине, что «отец истории» Геродот писал в 450 году до н.э.:
— Вся страна благоухает аравийскими притираниями, и этот аромат вдыхать удивительно приятно.
Теперь от былого величия Каны не осталось и следа.
Во времена средневековья сонный городок дальше по побережью отнял у нее славу главного порта Хадрамаута.
Ныне лишь несколько деревянных суденышек поскрипывали у пристани, и полуголые, мокрые от пота грузчики несли, чертыхаясь, в глубокие трюмы кожаные мешки и тюки с благовониями.
Не кричали солдаты, писцы и нищие-попрошайки, не ревели сотни верблюдов.