Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Разве этим кувшином обойдешься? – вмешалась Пинъэр. – Возьми кувшина два, да побольше.
– Не слушайте ее, мамаша, – продолжала уговаривать Юйлоу. Не надо никакого вина. Мы и чаем обойдемся.
Старая Фэн осталась дома.
– Ты уж меня совсем забыла, не проведаешь, – говорила Пинъэр. – И что ты тут целыми днями делаешь?
– Сами видите, у меня обуза на плечах, – жаловалась старуха, кивая на служанок. – На кого их оставишь?
– А где вы их взяли? – спросила Юйлоу.
– Одной тринадцать лет, на северной окраине в служанках была, –
– Слушайте, мамаша! – обратилась к ней Юйлоу. – Я знаю, кому нужна служанка. Вам повезло.
– В самом деле? – обрадовалась старуха. – Кому же, скажите пожалуйста.
– У нашей сестрицы Второй только Юаньсяо, трудно ей одной со всеми делами управляться, – говорила Юйлоу. – Она служанку ищет. Вот и продайте ей ту, которая постарше. Кстати, а сколько ей лет?
– Родилась в год быка – семнадцать исполнилось.
Подали чай. Чуньмэй, Юйсяо и Хуэйлянь огляделись по сторонам и поднялись в терем, выходивший на улицу. Только они открыли окно, как послышался голос Цзинцзи:
– Поздно! Домой пора.
– Ну чего ты людям покоя не даешь? – крикнула Цзиньлянь. – Все торопит и торопит!
Она позвала Чуньмэй и остальных служанок, и все стали собираться в обратный путь. Тетушка Фэн проводила их до ворот.
– А где ж Пинъань? – поинтересовалась Пинъэр.
– Его до сих пор нет, – отвечала тетушка. – Частенько приходится мне, старухе, в ночь, а то и за полночь, к воротам выходить, ему отпирать.
– Пинъань с батюшкой к дяде Ину ушел, – сказал Лайань.
– Тогда запирай ворота и ложись спать, – наказала Пинъэр. – Не придет он нынче. Не станет твой сон тревожить. А завтра утром я тебя жду. Да вот стоит только тебя пригласить, как ты сразу зазнаешься, словно настоятель монастыря Каменного Будды.
– Вы ж хозяйка моя, матушка, – говорила старуха. – Как же я могу зазнаваться?!
– Ну, хватит болтать. Завтра утром приведи сестрице Второй служанку, слышишь?
Старуха заперла ворота, а женщины пошли домой.
Когда они приблизились к воротам, раздался крик тетушки Хань. Она жила рядом в пристройке. Муж ее, мусульманин Хань, нанялся к смотрителю казенных конюшен и был в отлучке. Тетушка Хань вышла с домашними развеяться. Когда же она вернулась навеселе, оказалось, что в дом забрались воры, украли у нее собаку и кое-что из вещей. Она уселась посреди улицы и начала спьяну осыпать бранью прохожих.
Женщины замедлили шаги.
– Ступай позови тетушку Хань, – обратилась Цзиньлянь к Лайаню. – Узнаем в чем дело.
– Что с тобой? – спросили они тетушку, которую вел слуга.
Тетушка Хань не спеша сложила руки и, отвесив всем поклоны, начала:
– Милостивейшие сударыни! Слушайте! В песне душу изолью. Спою вам на мотив «Резвится дитя»:
Чудный праздник блаженство дарит,
Новогодняя ночь, фонари…
Юйлоу и остальные, выслушав романс, достали кто серебра,
– Позовите зятя Чэня, – наказали они Лайаню. – Пусть доведет ее до дому.
Чэнь Цзинцзи тем временем заигрывал с Хуэйлянь и так увлекся, что не захотел ее покидать. Тогда Цзиньлянь велела Лайаню отвести тетушку, наказав ей:
– Приходи завтра утром. Белье мне постираешь. А я батюшке скажу. Он тебя в обиду не даст.
Тетушка Хань, рассыпаясь в благодарностях, ушла, а женщины направились к воротам. Тут им повстречалась жена Бэнь Дичуаня. На ней была красная кофта, темная атласная безрукавка и нежно-зеленая юбка, а на голове красовался расшитый золотом платок.
– Не откажите в любезности, сударыни, зайдите в холодную хижину на чашку чая, – улыбаясь и отвешивая поклоны, приглашала их жена Бэня.
– Премного благодарны за приглашение, но мы и так задержались у ворот, – отказывалась Юйлоу, – долго жалобы тетушки Хань выслушивали. А уж поздно. В следующий раз.
– Ну что вы! – упрашивала жена Бэня. – Надо мной смеяться будут. Скажут, и чашкой чая не угостила.
Наконец, ей удалось их зазвать. Перед входом у нее был сооружен алтарь с изображениями бодхисаттвы Гуаньинь и восьми преград [5], а рядом святого Гуаня [6]. Над дверью висел фонарь-снежинка, а в комнате на столе стояли два обтянутых шелком фонаря и новогодние фрукты. Вошедшие сели, и хозяйка позвала дочь Чжанъэр. Появилась четырнадцатилетняя девушка и, отвесив земной поклон, подала чай. Юйлоу и Цзиньлянь подарили ей по две веточки искусственных цветов, а Пинъэр – платок и цянь серебром на семечки. Обрадованная хозяйка на все лады благодарила за подарки и уговаривала посидеть, но Юйлоу, а за ней и остальные простились и пошли домой.
У ворот их встретил Лайсин.
– Батюшка возвратился? – спросила Цзиньлянь.
– Нет, еще не пришли, – ответил слуга.
Женщины остановились у ворот. Цзинцзи пустил на прощанье потешные огни – две огненных хризантемы, орхидею и золотую чару на серебряной подставке [7]. Женщины удалились в дальние покои.
Симэнь Цин вернулся в четвертую ночную стражу.
Да,
Хмельной не заметишь, как спустится тьма И месяца серп заслонят терема.Чэнь Цзинцзи не без умысла заигрывал на прогулке с Цзиньлянь и остальными женщинами, а потом перебрасывался шутками с Хуэйлянь. На другой день утром он в лавку не пошел, а направился прямо к Юэнян. Она отбыла в буддийский монастырь возжигать благовония, и Цзинцзи застал у нее лишь Цзяоэр и Цзиньлянь, занимавших тетушку У. После чаю стоял неубранный стол. Цзинцзи, поклонившись, сел.
– А ты, зятек, хорош, – обратилась к нему Цзиньлянь. – Попросили тетушку Хань проводить, а ты ни с места. Знай, с Хуэйлянь зубоскалит, язык чешет. Хорошо, слуга отвел. С чего это ты так разошелся? Вот придет матушка Старшая, я ей скажу.