Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Ах ты, сукин сын! – заругался Симэнь. – Больно ловок будешь!
– Главнокомандующий чихнет, а подчиненные уж в струнку вытягиваются! – заявил Ин Боцзюэ. – Какое ты имеешь право мне перечить?! Лайань! Налей кубок! Штрафую твоего батюшку. Пусть язык прикусит.
Симэнь засмеялся и осушил кубок.
– Внимание, господа! – крикнул Ин Боцзюэ. – Начинаем! Если ошибусь, тоже пить буду. «Студент Чжан, захмелев, в западном флигеле слег. Сколько ж выпил? Один большой кувшин иль пару малых?». Глядите, в самом деле единица.
Симэнь распорядился,
– Я спою на мотив «Срываю ветку корицы». Слушайте!
Он запел:
Как разумна и красива, Как щедра и терпелива, Как кокетлива, игрива Ненаглядная моя! Брови – гор весенних своды, Очи – в осень стихли воды, Ворона крыла разводы Этих локонов струя. Как терзаюсь я жестоко, Отойдешь — мне одиноко – Путь на запад от востока Океаном мировым! Кто поймет мои печали, Ритуалом обручальным Склеит нас — того венчаю Бодхисаттвою живым!Ин Боцзюэ выпил кубок и передал кости Се Сида. Тот должен был бросить кость, а Симэнь – петь.
– «Спасибо, Хуннян помогла мне дойти до кровати [11]. Который теперь час? – Уж третью ночную стражу пробили, четвертая стража пошла», – продекламировал Се Сида, бросая кость.
Как ни странно, легла четверка.
– Тебе, брат, четыре кубка пить полагается, – сказал ему Ин Боцзюэ.
– Мне столько не выпить, – отозвался Се Сида. – Двух хватит.
Шутун наполнил два кубка. Се Сида осушил один, решив выпить другой после того, как споет Симэнь, а между тем они с Ин Боцзюэ умяли целое блюдо каштанов.
– Я не пою, – сказал Симэнь. – Лучше расскажу анекдот. Входит один во фруктовую лавку и спрашивает: «Оливы есть?» «К вашим услугам», – отвечает лавочник и достает оливы. Вошедший так на них и набросился – одну за другой, знай, в рот кладет. «Что ж это ты – покупать не покупаешь, а ешь?»– спрашивает лавочник. «Да уж больно они грудь очищают», – отвечает. «Тебе, может, и грудь очищают, а вот мне сердце надрывают».
Все рассмеялись.
– Если тебе сердце надрывают, распорядись, чтоб нам еще блюдо подали, – заметил Ин Боцзюэ. – Сколько навозу подберешь, на столько и удобришь.
Се Сида выпил второй кубок и передал кости Симэню.
– «На память сохранил я шпильку золотую, – продекламировал тот, бросая кость. – Сколько потянет она? Цяней пять-шесть, а может, и семь».
На столе лежала пятерка. Шутун наполнил до половины две чарки.
– Ты, брат, пить мастер, а тебе только две чарки
Дошла очередь петь Хань Даого.
– Ты, брат Бэнь, постарше меня, – уступил он Бэнь Дичуаню.
– Я петь не умею, – заявил тот. – Расскажу лучше анекдот.
Симэнь Цин осушил оба кубка, и Бэнь Дичуань начал:
– Разбирал как-то судья одно дело, связанное с прелюбодеянием, и спрашивает: «Так как же ты овладел ею?». «А я обратился лицом к востоку и ноги к востоку вытянул», – ответил обвиняемый. «Не городи чепухи! – осадил его судья. – Какое же тогда могло быть соитие? Хотел бы я сыскать такого любодея!». Подбегает тут к судье стоявший в стороне человек, падает на колени и выпаливает: «Если вы ищите лицедея, сударь, я готов хоть сейчас вступить в должность».
– Знаю, дружище Бэнь, человек ты хоть и небескорыстный, а на хозяйское не польстишься, – заметил Ин Боцзюэ. – Но ведь хозяин у тебя тоже не старик. Я об этом самом соитии говорю. Что, может, ему на подмогу не прочь, а?
Бэнь Дичуань с испугу густо покраснел.
– Вы о чем, дядя Ин? – пролепетал он. – Я ж для смеху сказал. Не было у меня никакой задней мысли.
– Да все о том, – отвечал Ин Боцзюэ. – Нет, говорят, дыма без огня.
Неловко почувствовал себя за столом Бэнь Дичуань, но и уйти не решался. Так и сидел, как на иголках.
Симэнь осушил четыре чарки. Дошла очередь до Бэня. Только он поднял фишку, вошел Лайань и объявил:
– Дядя Бэнь, вас спрашивают. Говорят, с гончарен прибыли.
Бэнь Дичуань, словно цикада, сбросившая кокон, как на крыльях вылетел из-за стола.
– Тогда, Хань, тебе кость бросать, – сказал Симэнь.
– Исполняю приказ! – отвечал Хань Даого, вынимая фишку. – «Госпожа бить Хуннян приказала. Много ль палок отведать служанке пришлось? Восемь иль девять, а может, и больше десятка».
– Мне петь? – спросил Ин Боцзюэ. – Петь я не буду, а расскажу анекдот. Шутун, налей-ка всем чарки и батюшке тоже. А теперь слушайте! Монах с послушником отправились к жертвователю. Когда подошли к воротам его дома, послушник ослабил пояс и опустил его чуть пониже. «Смотри, что ты сделал? – говорит монах. – У тебя и заду как будто не стало». Послушник оборачивается и отвечает: «Исчезни у меня зад, вы, отец наставник, и дня бы не прожили».
– Вот пакостник, сукин сын! – заругался Симэнь. – Подумаешь, перлы изрекает.
Не будем больше говорить об этой пирушке, а расскажем пока о Дайане.
Удалился он в переднюю постройку, велел Хуатуну приготовить фонарь, и оба они пошли к супруге У Старшего за Ли Пинъэр.
– У меня там сын расплакался, – сказала Пинъэр, узнав, в чем дело. – Не придется, видно, поздравить молодых. Вот оставляю им подарок и разрешите откланяться.
Невестки У Старшая и У Вторая никак не хотели ее отпускать.
– Обождите немножко, сейчас молодые выйдут, – уговаривали они.