Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

Залу закрывали спущенные занавески. Женщинам устроили столы неподалеку от гроба, и им приходилось смотреть представление из-за ширм.

После поклонения у гроба Симэнь и Цзинцзи поблагодарили гостей, и все сели за стол.

Актеры ударили в гонги и барабаны. Началось представление под названием «История нефритового браслета, или Любовь Вэй Гао и Юйсяо в жизни минувшей и после возрождения» [15].

Симэнь распорядился, чтобы четверо солдат подавали закуски и блюда, а Циньтун, Цитун, Хуатун и Лайань –

сладости. Ли Мин, У Хуэй, Чжэн Фэн и Чжэн Чунь разливали вино.

Сперва на траурной сцене появился актер, исполнявший Вэй Гао. Когда он спел арию и удалился, на сцену вышла героиня Юйсяо, тоже исполнившая арию. Подали отвар, рис, мясо и гуся.

– Брат, я слыхал, у тебя три барышни-певички находятся? – обратился к хозяину Боцзюэ. – Почему бы их не позвать, а? Почтенному свату Цяо и господам шуринам услужили бы. Чего будут зря представление-то глядеть? Больно они ловки!

Симэнь кликнул Дайаня.

– Ступай сестриц позови, – распорядился он.

– Не надо, – остановил его сват Цяо. – Они ведь пришли с покойной проститься. Зачем же их заставлять?

– Э, вы не правы, дорогой сватушка! – возразил Боцзюэ. – Этим потаскушкам только дай волю… – Он обернулся к Дайаню: – Ступай и тащи их сейчас же! Скажи, батюшка Ин, мол, понимает, что вы пришли отдать последний долг усопшей, но должны и у стола послужить.

Дайань ушел и долго не появлялся.

– Как узнали, что вы, батюшка Ин, зовете, ни одна не пошла, – доложил, наконец, вернувшись, слуга.

– Ах так! – воскликнул Боцзюэ. – Я сам пойду притащу!

Он встал из-за стола, сделал несколько шагов и вернулся на место.

– Чего ж не идешь? – засмеялся Симэнь.

– Меня так и подмывает притащить этих потаскух, – говорил Боцзюэ. – Дай только немного успокоиться. Я им покажу!

Немного погодя он опять послал за певицами Дайаня.

Наконец, не спеша, вышли три певицы, одетые в белые накидки из тафты и голубые атласные юбки. Они поклонами приветствовали гостей и, улыбаясь, встали в сторонку.

– Тут вас ждут, а вы мешкаете, выходить не желаете? – выговаривал Боцзюэ.

Певицы молчали. Они обнесли гостей вином и сели за отдельный стол.

Послышались удары в барабан и музыка. Объявление возвещало о начале представления.

На сцене появились Вэй Гао и Бао Чжишуй [16]. Они приблизились к дому, где жила Юйсяо, и навстречу им вышла мамаша.

– Ступай, вызови ту барышню! – приказал Бао Чжишуй.

– Зачем же вы, сударь, так грубо? – говорила мамаша. – Как это «вызови»? Моя дочка не ко всякому выходит. Только когда ее вежливо попросят.

Ли Гуйцзе засмеялась.

– Этот Бао ни дать, ни взять Попрошайка Ин, – заметила она. – Лезет нахрапом, нахал.

– Ах ты, потаскушка! – откликнулся Боцзюэ. – Может, я и нахрапом лезу, да меня мамаша твоя вон как обожает.

– Обожает, когда за ворота провожает, – заключила Гуйцзе.

–

Хватит! – прервал их Симэнь. – Дайте посмотреть! Кто слово скажет, большую чарку пить заставлю.

Боцзюэ примолк. Актеры после очередного выхода удалились.

Из залы слева, из-за траурных штор, представление смотрели невестки У Старшая и У Вторая, золовка Ян, матушка Пань, свояченицы У Старшая и Мэн Старшая, супруга У Шуньчэня – Чжэн Третья и госпожа Дуань Старшая. Рядом с ними были У Юэнян и остальные жены хозяина. По правую руку из-за штор за игрой актеров следили, столпившись, Чуньмэй, Юйсяо, Ланьсян, Инчунь и Сяоюй. Когда мимо них со сладостями и чаем проходила кухонная служанка Чжэн Цзи, ее окликнула Чуньмэй.

– Это ты кому? – спросила она.

– Тетушке У Старшей и матушкам, – отвечала Чжэн Цзи.

Чуньмэй взяла с подноса чашку. Тут Сяоюй услыхала со сцены, что героиню зовут Юйсяо и схватила ее тезку, горничную Юйсяо, за рукав.

– Чего стоишь как вкопанная, потаскушка? – обратилась она к горничной Юйсяо. – Слышишь, тебя мамаша кличет? Ступай, хахаль пришел.

Сяоюй так толкнула Юйсяо, что та, не удержавшись, отскочила за занавеску, задела невзначай Чуньмэй и расплескала чай.

– Вот потаскуха нескладная! – заругалась на нее Чуньмэй. – Ишь, расходилась! С чего это тебя бесит, а? Всю юбку залила. Как еще чашку не разбила.

Перебранку услышал Симэнь и послал Лайаня узнать, что там за шум.

Чуньмэй села на стул.

– Вон Юйсяо расходилась, – объясняла она. – Так и скажи: завидела шлюха хахаля вот и взбесилась.

Симэнь не придал значения тому, что сказал слуга, Юэнян же подошла к горничным и сделала выговор Сяоюй.

– А ты чего тут торчишь весь день? – говорила хозяйка. – Где твое место? Ступай за моими покоями больше присматривай!

– Туда молодая госпожа только что пошла, – отвечала Сяоюй. – И матери наставницы там.

– Сукины дети! – ругалась Юэнян. – Нельзя вас на представление пускать! Непременно какой-нибудь фортель да выкинете.

При появлении Юэнян Чуньмэй тотчас же встала.

– Все они, матушка, одного поля ягоды, – говорила Чуньмэй. – Носятся как угорелые. Для них никаких приличий будто и не существует. А то пойдут улыбаться да хихикать при посторонних.

Юэнян приструнила горничных и вернулась на свое место.

Первыми откланялись сват Цяо и сюцай Ни. За ними стали собираться свояк Шэнь, лекарь Жэнь и свояк Хань, но их удержал Боцзюэ.

– Хозяин! Уговори же господ, прошу тебя! – обратился он к Симэню. – Мы всего лишь друзья твои и то не решаемся расходиться, а тут родные уходят. Свояк Шэнь, вы ведь рядом живете. А вам, господа, – обратился Боцзюэ к своякам и лекарю, – тоже не следовало бы торопиться, хотя вы и живете за городской стеной. В третью ночную стражу городские ворота все равно заперты. Посидите, господа! Актеры не все еще показали.