Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
– Вот что я тебе хочу сказать, брат, – сказал, наконец, Лайань.
– Вчера брат Пинъань вышел матушку Пятую встречать и по дороге чего только ей ни наговаривал – все про тебя ябедничал.
– Что ж он про меня болтал? – спросил Шутун.
– Говорит, будто ты взятки берешь, – начал Лайань. – Обнаглел, говорит, до того, что купил вина и закусок и понес к матушке Шестой. Целый день у нее просидел, а потом в лавке угощение устроил, а его, Пинъаня, не позвал. А еще, говорит, ты с батюшкой в кабинете чем-то занимаешься.
Не услышь такого Шутун, все
– Кто спросит, скажи, что еще не возвращался.
Хозяин проследовал в кабинет, где Шутун помог ему снять одежды.
– Кто-нибудь приходил? – спросил Симэнь.
– Никого не было, – отвечал Шутун. – Только от командира военного поселения господина Сюя принесли два пакета крабов и десять цзиней свежей рыбы. Я принял визитную карточку, а посыльному дал два цяня. Потом от шурина У Старшего доставили шесть приглашений, просят матушек пожаловать на торжества по случаю третьего дня[2].
Надобно сказать, что, когда У Шуньчэнь, сын шурина У Старшего, женился на Чжэн Третьей, племяннице жены богача Цяо, Симэнь послал в подарок чаю. И вот в ответ они и пригласили хозяек.
Симэнь направился к Юэнян, и та показала ему приглашения.
– Вам завтра надо будет приодеться и пойти в гости, – сказал он.
Вернувшись в кабинет, Симэнь уселся в кресло. Шутун поспешно разжег жаровню, воскурил благовония и почтительно поднес хозяину чай. Тот взял у Шутуна из рук чашку. Слуга подошел к хозяину совсем близко и встал у края стола. Немного погодя Симэнь подал знак губами, чтобы Шутун запер дверь, потом заключил его в объятья, потрепал щеки и, крепко прильнув, поцеловал прямо в губы. Из уст Шутуна исходил аромат благовонных фениксовых плиток, он играл нефритовым стеблем[3].
– Тебя никто не обижает? – спросил Симэнь.
– Я хотел вам, батюшка, кое-что сказать, – начал Шутун, – но так бы и не решился, если б вы меня не спросили.
– Говори, в чем же дело.
Шутун рассказал хозяину о Пинъане.
– В прошлый раз, когда вы позвали меня, он с Хуатуном под окном подглядывал. Я своими глазами их видел, когда вынес вам воды. Пинъань обзывает меня пакостником и поносит перед всеми.
Симэнь пришел в ярость.
– Не будь я Симэнь Цин, если не перебью ноги рабскому отродью, – ругался он.
Однако не будем больше говорить о том, что происходило в кабинете.
Как только Пинъань узнал, что Шутун снова заперся в кабинете с хозяином, он, ничего не подозревая, поспешил доложить Цзиньлянь, и та велела Чуньмэй позвать хозяина.
Только Чуньмэй повернула в сосновую аллею, как заметила игравшего с белкой Хуатуна.
– Что тебе угодно, сестрица? – спросил он. – Батюшка в кабинете.
Чуньмэй отвесила ему оплеуху. Симэнь же, заслышав шуршание юбки, бросил поспешно Шутуна, лег в постель
– Заперлись, затаились – брачную ночь, что ли, справляли, а? – спросила она, обратившись к Симэню. – Матушка хочет с вами поговорить.
– Ишь, болтушка! – проворчал Симэнь, делая вид, что пробуждается ото сна. – Чего ей еще понадобилось? Ступай, дай мне размяться немножко. Я сейчас.
– Не пойдешь, с постели стащу, – настаивала на своем Чуньмэй.
Симэню ничего не оставалось, как уступить ее требованиям, и он направился к Цзиньлянь.
– Что он там делал? – спросила служанку Цзиньлянь.
– Со слугой в кабинете заперлись и затихли – будто муху ловят. Чем они там занимались? Похоже, брачную ночь справляли. Только я вошла, слуга сразу к столу – вроде пишет, а этот верзила на кровати растянулся. Еще вставать не хотел.
– Боялся, здесь его в кипящий котел бросят, а потом съедят! Негодяй бесстыжий! Где у тебя совесть? Полюбуйтесь, люди: средь бела дня со слугой запирается, грязные дела делает. Сперва у рабского отродья в вонючей заднице копается, потом на ночь к нам заявляется. Как хорошо!
– И ты веришь тому, что плетет эта болтушка?! – отпирался Симэнь. – Чем я занимался! Да я просто прилег посмотреть, как он пишет визитные карточки.
– И надо было дверь запирать? – не унималась Цзиньлянь. – Визитные карточки писать! Подумаешь, секретные бумаги! Небось, не трехногого Громовержца[4] в кабинете держишь, не двурогого слона, что от глаз людских скрывать надобно! Завтра вон супруга У Старшего угощение устраивает, нам шестерым приглашения прислала. Так что без разговоров ты обязан найти мне подарок – с пустыми руками не пойдешь. А не дашь, у любовника попрошу. Старшая подносит платье и пять цяней серебром, остальные – кто шпильку, кто цветы для прически, только у меня нет ничего. Никуда я не пойду.
– Да вон возьми в шкафу кусок красной кисеи – вот тебе и подарок, – посоветовал Симэнь.
– Придумал тоже! Кусок кисеи! Курам на смех! Нет уж, я дома останусь.
– Ладно, не горячись! Погоди, что-нибудь в тереме найду. Мне в Восточную столицу подарки посылать – тоже несколько кусков надо. Тогда и тебе дам.
Симэнь направился в терем к Пинъэр и достал два куска черного шелка, отделанного золотыми единорогами, два куска цветного нанкинского атласа, по куску ярко-красного газа и голубого атласа.
– Поищи шелковую кофту да передай Цзиньлянь, – попросил он Пинъэр, – а то ей завтра поднести ничего. А нет, придется из лавки брать.
– Зачем из лавки? – возразила Пинъэр. – У меня есть шелковая узорная кофта ярко-красного цвета и голубая юбка – все равно лежат. Мы их вместе и поднесем завтра.
Пинъэр достала из сундука кофту с юбкой и пошла показать Цзиньлянь.
– Сестрица, выбирай: хочешь – кофту, хочешь – юбку, – сказала Пинъэр. – Вместе поднесем, вот и будет наш подарок. Зачем в лавке брать!