Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

Автор неизвестен

– Неудобно мне брать твою вещь, – смутилась Цзиньлянь.

– Как можно так говорить, дорогая сестрица? – уговаривала ее Пинъэр.

Цзиньлянь долго отказывалась, но, наконец, согласилась и вышла позвать Чэнь Цзинцзи, чтобы тот изящно завернул подарок и написал сверху их имена.

Не будем больше говорить, как Симэнь доставал шелк, а расскажем о Пинъане.

Он стоял у ворот, когда появился друг Симэня – Бай Лайцян.

– Хозяин дома? – спросил он.

– Нет батюшки, – ответил Пинъань.

Бай Лайцян не поверил ему и направился прямо к зале.

– Выходит, и верно, нет дома, – проговорил он, увидев запертую дверь. – Где ж он?

– За городом на проводах.

– Раз на проводах, когда-никогда вернется.

– А

что вы хотели, дядя Бай? – спросил Пинъань. – Я доложу, как только батюшка прибудет.

– Да ничего особенного. Давно не видались, вот и зашел посидеть. Не беспокойся, я подожду.

– А задержится? – не унимался Пинъань. – Не дождаться вам!

Бай Лайцян между тем отпер дверь, вошел в залу и расселся в кресле. Ни один из слуг не уделил ему ни малейшего внимания. Он же, знай себе, сидел. Но вот ему, наконец, повезло: к зале приближалась с кусками шелка в руках Инчунь, а с нею рядом Симэнь. Служанка вышла из-за ширмы и, заметив Бай Лайцяна, положила поспешно шелк и бросилась вон.

– Батюшка, оказывается, дома! – воскликнул Бай и, приблизившись к хозяину, склонился в приветствии.

Симэнь не смог скрыться от непрошенного гостя и велел ему сесть. Хозяин оглядел Бай Лайцяна внимательным взглядом. На том была стираная-перестиранная, кроеная-перекроенная старая шелковая шапка, которая, казалось, повидала на своем веку и великие горы, и хребты-перевалы; грубый холщовый халат с обтрепанным грязным воротником. Весь измятый, засаленный подливками, сплошь покрытый жирными пятнами, вывести которые было бы под силу лишь могучему костру, халат колом стоял. Обут Бай Лайцян был в допотопную пару стоптанных сапог со вздернутыми кверху носками. Голенища у них свисали, как древесный гриб, слоями, а из-под них торчали когда-то желтые шелковые чулки, вонявшие потом не лучше седла. Они были дырявые, как мишень, в которую стреляли то галькой, а то и целыми булыжниками.

Чай подавать Бай Лайцяну не собирались, хотя рядом и стоял слуга Циньтун. Ему Симэнь велел отнести шелк в гостиную и попросить зятя Чэня упаковать. Слуга с кусками шелка удалился в западный флигель.

– Прости меня, брат! – всплеснув руками, воскликнул Бай. – Давно я тебя не навещал.

– Благодарю за внимание, – отвечал Симэнь. – Но я редко дома бываю. Все время в управе – дела.

– Неужели каждый день приходится посещать управу? – удивился Бай Лайцян.

– Да еще два раза в день! – говорил Симэнь. – Дня не проходит без разбирательства. А первого и пятнадцатого числа каждого месяца совершается торжественное поклонение[5]. После церемонии вершащие правосудие отправляются на расширенное заседание. Околоточные, стражники – все обязаны являться на поверку. А сколько забот дома! Ни минуты свободной! Вот и нынче за город выезжал. Сюй Наньси произведен в начальники крепости Синьпин, и все чины управы устраивали ему проводы. Только домой заявился, а уж на завтра приглашение – смотритель императорских поместий его сиятельство Сюэ дает прием. Но поехать не придется – слишком далеко. На следующий день, слыхал, предстоит встреча нового цензора. А тут еще четвертый сын его превосходительства императорского наставника бракосочетается с принцессой и становится зятем Сяо Моу Добродетельного. Племянник главнокомандующего Туна, Тун Тяньинь, возводится в ранг инспектора дворцовой гвардии… И всем надо подарки готовить, так что за эти дни вымотался вконец.

Они вдоволь наговорились, когда Лайань принес, наконец, чай. Едва Бай Лайцян успел отпить глоток, как показался Дайань с красной визитной карточкой в руках.

– Его превосходительство судебный надзиратель господин Ся прибыли! – объявил он, влетая в залу. – Спешились у ворот.

Симэнь поспешил в дальние покои переодеться, а Бай Лайцян укрылся в западном флигеле, откуда наблюдал за надзирателем из-за занавеса.

Через некоторое время в залу проследовал

сопровождаемый толпой одетых в черное слуг и посыльных надзиратель Ся в парадном черном халате с круглым шелковым воротничком цвета воды, украшенным разноцветной бахромой и изображением золотого льва. Под халатом у него виднелась бледно-голубая шелковая рубашка, на талии красовался источавший густой аромат пояс, отделанный золотом, и связка ключей. Обут он был в черные высокие сапоги.

Одетый в парадное платье Симэнь Цин вышел ему навстречу. После взаимных приветствий один занял место почетного гостя, другой – хозяина. Вскоре появился Цитун с квадратным лакированным подносом, отделанным агатом. Перед гостем и хозяином появились изящные узорные чашечки в серебряной оправе с золотыми ложечками, по форме напоминающими листочки абрикоса. Из чашек струился аромат крепко заваренного чая с корицей и мускатом.

– Мне удалось разузнать имя прибывающего цензора, о котором мы говорили вчера, – отпив чаю, начал Ся Лунси. – Его зовут Цзэн, утвержден в звании академика[6] в год и-вэй[7]. Его мандат уже получен, он будет служить в Дунчане[8], и вся местная знать собирается завтра выехать ему навстречу. Мы с вами люди военные, правда, военные необычные. Как судебные надзиратели и судьи, мы стоим на страже закона и порядка, а потому нам лучше отправиться послезавтра и всего за десять ли от города найти подходящее помещение, где и устроить угощение в честь цензора.

– Поистине мудрое решение! – поддержал его Симэнь. – И прошу вас, милостивый государь, об этом даже не беспокоиться! Я сейчас же велю слугам подыскать подходящий монастырь или частное поместье и пошлю туда поваров. Все будет готово заблаговременно.

– О, вы так любезны, милостивый государь! – воскликнул благодарный Ся Лунси и, покончив с чаем, раскланялся.

Симэнь проводил его до ворот и, как только вернулся, снял парадные одежды. Бай Лайцян был еще здесь. Он опять вышел в залу и уселся в кресло.

– Уж месяца два, брат, ты не появлялся на встречах побратимов, – говорил он Симэню. – Распадается наш союз. Почтенный Сунь, хоть и не молод годами, для роли главы никак не подходит. Брат Ин тоже нас бросил. А недавно, в праздник Летнего солнцестояния, собралось нас в храме Нефритового Владыки всего трое, не то четверо. Все без гроша за душой, некому было и угощение заказать. Наставнику У с нами только хлопоты! Он для нас рассказчика пригласил, ему же и расплачиваться пришлось. Он, правда, ничего не сказал, а нам перед ним даже неловко стало. Словом, совсем не то, что было раньше, когда ты, брат, во главе братьев стоял. Ты и распорядиться умел, и сделать как полагается. Мы очень надеемся, брат, снова видеть тебя среди нас.

– Ну где там! – возразил Симэнь. – Нет у меня на этот союз времени. Распадется, ну и ладно! Вот немного освобожусь, соберу наставнику У пожертвование, отблагодарю за усердие. А вы собирайтесь себе, если хотите, только мне можете об этом не говорить.

Настырному Баю нечего было сказать. Он сидел молча. Видя, что он уходить не собирается, Симэнь позвал Циньтуна и велел ему накрыть стол. В западном флигеле появились четыре блюда закусок – постное и скоромное вперемежку – рядом с лапшой, пережаренной с жилами, стояло блюдо поджарки.

Симэнь сел за компанию с Бай Лайцяном. Подали подогретое вино, и хозяин велел подать большие чарки в серебряной оправе. После нескольких чарок Бай, наконец, стал собираться домой. Симэнь проводил его до внутренних ворот и остановился.

– Дальше не провожаю, – сказал он. – Не обижайся! Видишь, я в домашней шапке, неудобно мне так выходить.

Бай Лайцян ушел, а Симэнь вошел в залу, сел в кресло и кликнул Пинъаня. Появился привратник и предстал перед хозяином.

– Ах ты, негодяй, рабское твое отродье! – набросился на него Симэнь. – И ты еще смеешь предо мной стоять!