Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
Сюцай Вэнь бросил кость. Выпала единица.
– Есть! – сказал он. – «Снег все еще лежит, а уточки давно уж прилетели».
Он передал кости Ин Боцзюэ. У того выпала пятерка.
– Пощадите душу грешную! – пролепетал он после длительного раздумья. Наконец-то его осенило: – А, придумал, придумал! «Снегом покрытые сливы цветы в снегу распустились». Здорово!
– Нет, такое не пойдет, почтеннейший, – возразил сюцай. – У вас слово «снег» встречается дважды. Первое – лишнее.
– Почему? – настаивал Боцзюэ. – Вначале шел мелкий снег, потом повалил крупный.
– Ну и мастак ты зубы заговаривать, – заметил Симэнь и велел Ван Цзину наполнить
Чуньхун хлопнул в ладоши и запел южный романс на мотив «Остановив коня, внимаю»:
Холодною ночьюГорячего чаюНадеюсь в селеньи найти.И в час неурочный,Как путник случайный,Давно уже сбился с пути.Красой околдован,Ищу ветку сливыНад речкой в хрустальный мороз.Снег в танце веселом,Как пух белой ивы,Окутал весь Башуйский мост[2].И сахарный, свежийНад храмами Будды,Над домом певицы мерцал.Коврам белоснежным,Просторам безлюднымНа тысячи ли нет конца.Только Боцзюэ взял штрафной кубок, появился Лайань. Он принес сладости: тарелку пирожков с фруктовой начинкой, пирожки, поджаренные на коровьем масле, жареные каштаны, вяленые финики, лущеные орехи, тыквенные семечки, отборные груши, красные яблоки, водяные орехи и каштаны, обжаренные в коровьем масле витые крендельки, а также завернутые в мандариновые листочки черные шарики.
Боцзюэ захватил их целую пригоршню. Пахнуло ароматом. По вкусу они чем-то напоминали мед, но были гораздо приятнее и нежнее.
– Что это такое? – спрашивал Боцзюэ.
– Угадай! – говорил Симэнь.
– Не обсахаренное мыло?
Симэнь рассмеялся.
– Мне что-то вкусное мыло не попадалось.
– Я хотел сказать, пилюли из сливовой пастилы, – продолжал Боцзюэ. – Но тогда откуда в них косточка?
– Поди-ка сюда, – не выдержал Симэнь. – Так и быть, скажу, что это такое. Тебе такое лакомство и во сне не снилось. Мне слуга из Ханчжоу привез. «Слива в мундире» – вот как называется. Со многими целебными снадобьями на меду варится, с плодами земляничного дерева кипятится. А снаружи завертывается в мяту и мандариновые листья. Вот отчего такой аромат. Стоит принять одну натощак – и появляется аппетит, очищается грудь. Замечательное средство от дурного запаха изо рта и мокроты, а как отрезвляет и улучшает пищеварение! Со «сливой в мундире» никакие пилюли в сравнение не идут.
– Хорошо, что сказал! Откуда бы мне знать?! – заключил Боцзюэ и обернулся к сюцаю Вэню: – Давайте отведаем еще, почтеннейший, а? – Боцзюэ кликнул Ван Цзина: – Подай-ка бумагу! Надо будет домой захватить, жену побаловать.
Боцзюэ потянулся за витыми крендельками.
– Чжэн Чунь! – крикнул он. – Это правда, твоя сестра Айюэ сама готовила?
– Неужели, батюшка, я решусь вас обманывать?! – отвечал, опустившись на колени, певец. – Сестрица долго старалась, чтобы батюшку почтить.
– А сверху-то ну как есть раковина, – расхваливал витые крендельки Боцзюэ. – Дочке моей, искуснице, спасибо говори. И как цвета
– Признаться, сынок, терзают мою душу эти крендельки, – заметил Симэнь. – Во всем доме только покойница жена такие пекла. А теперь кто для меня постарается?
– А я, знаешь, не огорчаюсь! – продолжал Боцзюэ. – Что я тебе говорил! Одной мастерицы лишился, тут же другая нашлась… Где ты их только берешь? Видать, сами к тебе идут.
– Брось уж чепуху-то болтать! – шутя хлопнул его по плечу Симэнь, а сам до того рассмеялся, что не стало видно даже щелок сощуренных глаз.
– Вашей близости, господа, можно прямо позавидовать, – говорил сюцай Вэнь.
– А как же! – воскликнул Боцзюэ. – Он же мне зятем доводится.
– А я ему отчим вот уж два десятка лет, – не уступил Симэнь.
Заметив, что они начали поддевать друг друга, Чэнь Цзинцзи встал и вышел, а сюцай Вэнь, прикрывая рот, от души смеялся.
Немного погодя Боцзюэ осушил штрафной кубок. Настал черед Симэню бросать кости. У него выпала семерка. Он долго думал, наконец сказал:
– Я возьму строку из «Ароматного пояса»:
«Лишь только Дух востока удалился – цвет груши белым снегом распустился».– Не пойдет! – крикнул Боцзюэ. – У тебя «снег» на девятое место попал. Пей штрафной!
Боцзюэ поспешно наполнил узорный серебряный кубок и поставил перед Симэнем, а сам обратился к Чуньхуну:
– У тебя, сынок, от песен рот тесен. А ну-ка, спой еще!
Чуньхун хлопнул в ладоши и запел на тот же мотив:
Сквозь горные кручиПробьются лучи,И небо вдруг станет алей.Снег легкий, летучий,Как облако чист,Пушист, будто пух лебедей.Цветы белой сливыС небес опадут,Сравняют канавы и рвы.Тропинок извивы –Опасный маршрут,На льду не сверни головы!Опускались сумерки. Зажгли свечи, и Симэнь осушил штрафной кубок.
– Раз нет зятя, вам, господин Вэнь, придется игру завершить, – сказал Боцзюэ.
Сюцай взял кости. Выпала единица. Вэнь призадумался, огляделся. На стене висела парная надпись золотом, гласившая:
«Пух ив ложится на мосту под вечер,Снег зимних слив приход весны сулит».Сюцай Вэнь выпалил вторую строку.
– Нет, сударь, такое не пойдет! – возражал Боцзюэ. – Не ваши эти строки, не от души сказаны. Вам штрафную!
Чуньхун наполнил кубок, но сюцаю было не до вина. Он сидел в кресле и клевал носом. Потом встал и откланялся. Боцзюэ попытался его удержать.
– Зачем человека неволить?! – заметил Симэнь. – Люди образованные столько не пьют. – Симэнь обернулся к Хуатуну: – Ступай проводи учителя на покой.
И сюцай Вэнь, ни слова не говоря, удалился.
– Да, Куйсюань нынче что-то сплоховал, – говорил Боцзюэ. – Много ли выпил и уж раскис.
Долго они еще пировали. Наконец Боцзюэ поднялся.
– Тьма кромешная на дворе, – говорил он. – И выпил я порядком. Не забудь, брат, вели Дайаню пораньше письмо отнести.