Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
Дайань повел старуху через сад к покоям Цзиньлянь. Он отдернул гостье дверную занавеску, и она вошла.
Прическу разодетой в парчу и атлас Цзиньлянь украшал, как обычно, отороченный мехом ободок, напоминавший спящего кролика. Напудренная и нарумяненная, блистающая нефритом, она сидела на кане, свесив ноги к жаровне, и грызла тыквенные семечки. Спальню ее украшал полог из узорной парчи, золотом сверкала кровать, одна ярче другой блестели безделушки, всеми цветами отливали коробочки и шкатулки.
Ван не преминула отвесить поклон.
– К чему эти церемонии, почтенная? –
Старуха села на край кана.
– Давненько тебя не видала, – начала Цзиньлянь.
– Помню я вас, сударыня, – говорила Ван, – в сердце держу, а заглянуть все не решалась. Обзавелась ли наследничком, сударыня?
– Если бы … Дважды выкидывала. Ну, а ты? Женила ли сына?
– Да все не подыщу ему пару. Он ведь у меня только с берегов реки Хуай воротился. Больше года с купцами разъезжал. Деньжат немного подкопил. Осла купил, мельницу завел. Так вот и живем. А пару я ему как-нибудь подыщу. Так батюшки, стало быть, нет дома?
– Батюшка за город отбыл, губернатора Хоу провожают, – пояснила Цзиньлянь. – И хозяйки нет. А у тебя дело к нему?
– Это у Хэ Девятого беда случилась. Меня и попросил с батюшкой поговорить. Брата его, Хэ Десятого, с шайкой грабителей задержали. А допрашивать будут в управе у батюшки. На него показали – будто он шайку сколотил, а он тут вовсе не при чем. Вот мы и пришли просить батюшку, чтобы Хэ Десятого отпустили. А грабителям пусть батюшка не верит. Хэ Десятый потом щедро отблагодарит за милости. Вот и прошение.
Старуха достала бумагу и протянула Цзиньлянь.
– Оставь, я покажу, как только сам вернется, – пробежав прошение, пообещала Цзиньлянь.
– Хэ Девятый у ворот ждет, – сказала старуха. – Велю ему завтра за ответом придти.
Цзиньлянь крикнула Цюцзюй. Та немного погодя подала чай.
– Какое же вам счастье подвалило, сударыня! – заметила за чаем Ван.
– Да, подвалило … – протянула Цзиньлянь. – Если б не волненья, а то без них дня не проходит.
– Да что вы говорите, сударыня! – воскликнула старуха. – Вам и кушанья подают, и воду для умыванья подносят. Вы же в золоте да серебре купаетесь. Вон сколько служанок на побегушках! Какие же у вас могут быть волненья?!
– Быть старшей женой-хозяйкой – одно, ходить в младших – совсем другое, – отвечала Цзиньлянь. – Одна в теплом гнездышке наслаждается, другая в глухой норе прозябает. Из одной чашки хлебать да соседа не зацепить? Нет, без волнений не прожить.
– Сударыня, вы же умнее других, дорогая вы моя! И супруг ваш, батюшка, наслаждается процветанием. Вот и пользуйтесь счастьем сполна.– И старуха добавила: – Так я завтра велю ему придти за ответом, хорошо?
Она стала откланиваться.
– Посидела бы еще, почтенная, – оставляла старуху Цзиньлянь.
– Неловко задерживаться-то. Он, чай, заждался там. Пойду. Я лучше как-нибудь в другой раз загляну.
Цзиньлянь больше не стала ее удерживать.
У ворот Ван еще раз напомнила Дайаню.
– Знаю, мамаша, не волнуйтесь, – заверил ее слуга. – Я доложу батюшке тотчас же, как они прибудут.
– Брат, – обратился к Дайаню Хэ Девятый, – я завтра утром за ответом приду.
С этими словами
К вечеру вернулся Симэнь. Дайань доложил ему о Хэ Десятом. Хозяин пошел к Цзиньлянь, где, ознакомившись с прошением, передал его слуге со словами:
– В управе напомнишь.
После этого Симэнь Цин велел Чэнь Цзинцзи разослать приглашения на третье число, а с Циньтуном поручил украдкой от Чуньмэй отнести лян серебра и коробку сладостей в дом Хань Даого.
– Это для барышни Шэнь Второй, – пояснил он. – Скажи, чтобы она не сердилась.
Ван Шестая, жена Хань Даого, с радостью приняла подарки.
– Она не посмеет серчать, – говорила Ван Шестая. – Поблагодари батюшку с матушкой и извинись за неприятность, причиненную барышне Чуньмэй.
Однако не о том пойдет рассказ.
Под вечер вернулась Юэнян. На ней была горностаевая шуба, расшитая золотом куртка и голубая парчовая юбка. Юэнян несли в большом паланкине, который сопровождали двое слуг с фонарями. Она поклонилась сперва старшей невестке У и остальным женщинам, потом приветствовала пировавшего в ее покоях Симэня.
– Госпожа Ся была очень рада моему прибытию и благодарила за щедрые подношения, – рассказывала Юэнян. – Было много гостей – родственниц и соседок. От господина Ся письмо пришло. Он и тебе написал. Завтра принесут. Госпожа Ся числа шестого или седьмого выезжать собирается. Всей семьей в столицу переезжают. Госпожа Ся очень хотела бы, чтобы их сопровождал Бэнь Четвертый. Мы, говорит, его в столице не задержим. А дочка его, Чжанъэр, мне земные поклоны отвесила. Совсем взрослая стала и собой недурна. Что это, думаю себе, чай подает и все на меня украдкой поглядывает. Я-то ее совсем забыла. Там ее Жуйюнь назвали. Кликнула ее хозяйка и говорит: «в ноги матушке Симэнь поклонись». Поставила она чайный прибор и мне в ноги. Четырьмя поклонами приветствовала. Я ей два золотых цветка подарила. А как ее хозяйка выделяет. Будто она не горничная, а дочь родная.
– А повезло девчонке! – заметил Симэнь. – У кого другого «выделили» бы! Одно прозванье – заноза, сучье отродье – вот и вся честь.
– Чтоб у тебя язык отсох! – строго взглянув на мужа, сказала Юэнян. – Это ты на любимую горничную намекаешь, а? На ту, которой от меня досталось?
Симэнь засмеялся.
– Стало быть, ей хочется, чтобы Бэнь Четвертый провожатым поехал, да? – переспросил он. – А кого я в шелковую лавку поставлю?
– Можно, небось, и закрыть на эти дни.
– Как закрыть? Прервать торговлю? – недоумевал Симэнь. – Ни в коем случае! Тем более в канун Нового года, когда так разбирают шелка. Нет, об этом потом потолкуем.
Юэнян проследовала во внутреннюю комнату, где разделась и сняла головные украшения, а потом и села рядом с невесткой – госпожой У Старшей. Тут к ней подошли по старшинству домочадцы и отвесили земные поклоны.
В тот день Симэнь ночевал у Сюээ, а утром отбыл в управу.
Утром же прибыл Хэ Девятый и, протянув Дайаню лян серебра, узнал, в чем дело.
– Дело обстоит так, – объяснил ему Дайань. – Батюшке я еще вчера доложил, как только он воротился. Твоего брата нынче выпустят. Ступай в управу, там обожди.