Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
– Кто там? — отозвалась невестка Цзинь Старшая и вышла к посетителю.
– Это я, — проговорил Цзинцзи. — А мамаша дома?
– Прошу вас, проходите и присаживайтесь, — пригласила невестка. — Мамаша собирает деньги за головные украшения. Она вам нужна? Я за ней пошлю.
Невестка подала Цзинцзи чаю.
Немного погодя появилась и тетушка Сюэ.
– А-а! Зятюшка пожаловал, — отвешивая поклон, протянула Сюэ. — Каким же ветром вас занесло в наши края?
И она наказала невестке угостить Чэня чаем.
– Только что откушали, — сказала Цзинь Старшая.
– Без дела не пришел бы, мамаша, — начал Цзинцзи. — Видишь ли, у нас с матушкой Пятой давно уж близкие отношения. Но из-за кляузницы Цюцзюй нас разлучили. От меня отвернулась
– Где этакое видано, чтобы зять с тещей заигрывал, а? — ударяя в ладоши, рассмеялась Сюэ. — Такое редко встретишь. Скажи мне, зятюшка, только правду скажи. Как это тебе все-таки удалось ее заполучить?
– Тише, мамаша, и довольно шутить, — сказал Цзинцзи. — Вот я письмо принес. Передай его при случае ей, ладно?
– Кстати я еще и хозяюшку не видала, как она из монастыря воротилась, — беря письмо, заметила Сюэ. — Заодно и к ней, стало быть, загляну.
– А где я ответ получу? — спросил Чэнь.
– В лавку занесу.
Цзинцзи сел на осла и поехал домой.
На другой же день тетушка Сюэ забрала свою корзину с искусственными цветами и направилась прямо к дому Симэнь Цина. Первым делом она навестила Юэнян. Посидела немного у нее, потом пошла к Мэн Юйлоу, а уж от нее к Цзиньлянь.
Цзиньлянь тем временем ела кашу. Вид у нее был крайне печальный.
– Матушка, дорогая моя! Ну к чему так грустить и убиваться?! — успокаивала ее Чуньмэй. — Ведь, сказывали, и бессмертная Хэ Сяньгу[22] себе мужа заводила. Сплетни, матушка, они всегда ходят. Только нечего к ним прислушиваться. И древние святые жили не без греха, что ж говорить о простых смертных, вроде нас с вами. Хозяин вон умер, а у хозяйки сын на свет появился. Ну так что же? Значит, и ее судить, да? Ей теперь не до наших сердечных дел. Так что успокойся! И небо падать начнет, силачи найдутся — подопрут. А что живому человеку нужно! Наслажденье вкусил, значит, день не зря прожил. — Чуньмэй принесла подогретого вина и налила Цзиньлянь. — Выпейте чарочку тепленького, матушка, развейте тоску. — Тут горничная заметила снаружи у крыльца кобеля с сукой и продолжала. — Вон погляди, всякая тварь к радостям жизни стремится. Так неужто человек должен их отвергать?!
Когда они пили вино, появилась тетушка Сюэ.
– Вы, матушка, вижу, с горничной своей живете не тужите, — отвешивая поклон, заговорила, улыбаясь, старуха. Она посмотрела на пару собак и продолжала. — Счастье в дом стучится. Глядите! Всю тоску как рукой снимут.
И тетушка Сюэ опять поклонилась.
– Совсем пропала! — говорила Цзиньлянь. — Каким ветром тебя занесло, мамаша?
Она предложила гостье присаживаться.
– Я и сама не знаю, чем все время занималась, да только и без дела не сидела, — отвечала Сюэ. — Вон матушка Старшая успела в горной обители помолиться, а я и ее с опозданием навестила. Обиделась она на меня. У матушки Третьей побывала. Взяла она у меня два зимородковых цветка и ободок. Какая же она добрая! Тут же восемь цяней серебра и отвесила. Зато матушка Сюээ еще в восьмой луне две пары шелковых цветов взяла, два цяня серебра должна осталась. До сих пор не отдает. На жизнь, мол, не хватает. Ну и скупа! А вы-то, матушка, что же там не были?
– Плохо себя чувствую эти дни, — пояснила Цзиньлянь. — Никуда не выхожу.
Чуньмэй налила гостье чарку вина.
– Не успела придти, как вином угощают, — торопливо отвешивая поклон, проговорила Сюэ.
– Это чтоб тебе, мамаша, поскорее младенцем обзавестись, — заметила Цзиньлянь.
– Нет уж, мое время отошло. А вот невестка моя, Цзинь Старшая, недавно опять нас порадовала. Два месяца как родила. А вам, матушка, скучно небось, как не стало батюшки-то?
– Лучше
– Все наша Цюцзюй, рабское отродье, натворила! — вставила Чуньмэй. — Каких только небылиц на мою матушку не наговорила. И меня-то впутала. Вот смутьянка!
– Да ведь она ж всего-навсего служанка! — недоумевала Сюэ. — Как у нее наглости хватило так с хозяйкой обходиться, а? Знай сверчок свой шесток. Это еще что за выходки такие!
– Ступай погляди! — обратилась Цзиньлянь к Чуньмэй. — Не подслушивает ли и на этот раз рабское отродье?
– Она на кухне рис выбирает, худая бадья! — отвечала горничная. — Рабское отродье, мешок дырявый! Все из нее наружу вылезает.
– Пока нет посторонних, я вам, матушка, вот что хочу сказать, — начала тетушка Сюэ. — Был у меня вчера зятюшка Чэнь. Так, мол, и так. Она, говорит, негодяйка, языком своим все дело расстроила. Хозяйка его, зятюшку-то, не один раз отчитывала. Ворота и двери на запоре держит, за одеждой и лекарствами ходить не велит. Слуг посылает. Жену его в восточный флигель переселила, а та даже обед ему в лавку носить перестала. Проголодаюсь, говорит, к дяде Чжану обедать иду. На что ж это похоже! Слугам разрешено ходить, а зятю, выходит, нет доверия. Так с вами, матушка, никак и повидаться-то не может. Вот и попросил меня передать вам письмецо. Просил низко кланяться и не тосковать. Да и чего вам теперь, матушка, бояться, когда помер хозяин? Пора, небось, и о себе подумать. Надо случаем пользоваться, матушка, да себя показать. А то ведь что получается? Иной раз мы благовония зажечь боимся — дым, мол, пойдет. А другой пожар устроит, да ему с рук сойдет.
Тетушка Сюэ достала запечатанное послание Цзинцзи и вручила его Цзиньлянь. Та разорвала конверт, но вместо письма нашла романс на мотив «Туфелек алый узор»:
«Я варварами окружен,Сгораю в их огне,Под Голубым мостом[23] сраженВолной, лежу на дне.Молва вольна, как ветра шум —Предвестница беды,И, пусть я больше не грешу, —Не сдуть ее следы.Чем тайно умирать с тоски,Открыто жить хочу,Ведь ветры — злые языкиВсегда молотят чушь.Милостивой государыне сестрице Шестой от Цзинцзи с нижайшим поклоном».
Цзиньлянь прочитала послание и спрятала его в рукав.
– Он ждет ответа, — сказала Сюэ. — Черкнули бы несколько слов, а то не поверит, что передала.
Цзиньлянь велела горничной угостить тетушку Сюэ вином, а сама удалилась в спальню. Наконец, она вынесла белый шелковый платок и золотое кольцо. На платке был написан романс. Он гласил:
Ради тебяя в страхе жила,Ради тебянарушен обет.Мне без тебяи жизнь не мила,Мне без тебярадости нет.Из-за тебярумяна в окноБрошу, скорбя;отвергну совет,Губит меняхолопка давно,Гибну, любяот боли и бед.