Цветы зла

Бодлер Шарль Пьер

VIII

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!Пусть небо и вода – куда черней чернила,Знай – тысячами солнц сияет наша грудь!Обманутым пловцам раскрой свои глубины!Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,На дно твое нырнуть – Ад или Рай – едино! —В неведомого глубь – чтоб новое обресть! [145]

145

Перевод М. Цветаевой 

ОБЛОМКИ

Романтический закат

Прекрасно солнце в час, когда со свежей силойПриветом утренним взрывается восток. —Воистину блажен тот, кто с любовью могБлагословить закат державного светила.В сиянье знойных глаз, как сердце, бился ключ,Цветок и борозда под солнцем трепетали. —Бежим за горизонт! Быть может, в этой далиУдастся нам поймать его последний луч.Но божество настичь пытаюсь я напрасно.Укрыться негде мне от ночи самовластной,В промозглой темноте закатный свет иссяк.Сырой, холодный мрак пропитан трупным смрадом,Дрожу от страха я с гнилым болотом рядом,И под ногой моей – то жаба, то слизняк. [146]

146

Перевод В. Микушевича 

ОСУЖДЕННЫЕ

стихотворения из «Цветов зла»

Лесбос

Мать греческих страстей и прихотей латинских,О Лесбос, родина томительнейших уз,Где

соплеменник солнц и молний исполинских,Был сладок поцелуй, как треснувший арбуз;Мать греческих страстей и прихотей латинских.О Лесбос, где восторг увенчивал терзанья,Где водопадами срываясь без числа,Невыносимые кудахтали лобзанья,А бездна мрачная рыдающих влекла;О Лесбос, где восторг увенчивал терзанья!О Лесбос, где влеклась красотка Фрина к Фрине,Где вторил вздоху вздох, где, смея уповатьНа прелести твои, не чуждые богине,Сафо заставила Венеру ревновать;О Лесбос, где влеклась красотка Фрина к Фрине.О Лесбос, млеющий во мраке ночи душной,Когда, подруг своих приняв за зеркала,Прельщаясь наготой пленительно-послушной,Юницы нежили созревшие тела;О Лесбос, млеющий во мраке ночи душной!Пусть хмурится Платон, запретное почуяв;Ты благородная, ты нежная страна.Свой искупаешь грех избытком поцелуевИ утонченностью оправдана вина;Пусть хмурится Платон, запретное почуяв!Страданья вечные твой образ оправдали;Неотразимая желанная красаУлыбкою влекла в блистательные дали.Где грезятся сердцам иные небеса;Страданья вечные твой образ оправдали!Кто из богов твои дерзнет проклясть пороки,Когда в трудах поник твой изможденный лоб,И в море пролились из глаз твоих потоки?На золотых весах кто взвесил бы потоп?Кто из богов твои дерзнет проклясть пороки?Да не осмелятся судить вас лицемеры,О девы, чистые средь гибельных услад,Вы были жрицами возвышеннейшей веры,И рай был вам смешон, и пресловутый ад!Да не осмелятся судить вас лицемеры!Один я избран был для строгих песнопений,Чтоб девственниц в цвету стихом я превознес;Один сподобился я черных посвящений,В которых дерзкий смех и горький сумрак слез;Один я избран был для строгих песнопений.С тех пор я на скале Левкадской страж прилежный.Как зоркий часовой, который что ни мигЖдет, не возникнет ли в лазури безмятежнойФрегат стремительный, тартана или бриг;С тех пор я на скале Левкадской страж прилежный.Смотрю, спокойно ли, приветливо ли море,И содрогается в рыданиях скала,А Лесбос грустно ждет, не выплывет ли вскореТруп обожаемой Сафо, что уплылаУзнать, спокойно ли, приветливо ли море;Скорбь любящей Сафо, поэта-героини,Чья красота красу Венеры превзошла,Поскольку черный глаз прекрасней нежной сини,Когда клубится в нем страдальческая мгла:Скорбь любящей Сафо, поэта-героини,Чья красота красу Венеры затмевала,Так что волнения не в силах превозмочьТот, на кого Сафо над бездной уповала,Угрюмый океан, в свою влюбленный дочь,Чья красота красу Венеры затмевала,Сафо, погибшая в день своего паденья,Когда, презрев обряд, чарующий сердца,Она унизилась до мерзкого раденьяИ предала себя насилию самца,Сафо, погибшая в день своего паденья.И слышится с тех пор над Лесбосом рыданье,Хотя земля его вселенной дорога,И в темноте ночной вопит еще страданье,Пьянящей жалобой озвучив берега;И слышится с тех пор над Лесбосом рыданье! [147]

147

Перевод В. Микушевича 

Проклятые женщины

Ипполита и Дельфина

При бледном свете ламп узнав, что не защитаНевинность от ночных неистовых услад,На смятых ласками подушках ИпполитаВдыхала, трепеща, запретный аромат.Она встревоженным завороженным взоромИскала чистоту, которой больше нет,Как путешественник, охваченный простором,Где сумрачную синь готов сменить рассвет.И слезы крупные в глазах, и полукружьяБровей, приверженных заманчивой мечте,И руки, тщетное, ненужное оружье,Все шло застенчивой и нежной красоте.Дельфина между тем на стыд ее девичийСмотрела с торжеством, в нее вперив зрачки,Как жищник бережно любуется добычей,Которую его пометили клыки.На хрупкую красу бросала жадно взглядыМятежная краса, колени преклонив,И в чаянье хмельном заслуженной наградыБыл каждый взгляд ее мучительно ревнив.Следила пристально за жертвою покорной,Вздох наслаждения пытаясь уловить,О благодарности мечтая непритворной,Которую глаза могли бы вдруг явить.«По вкусу ли тебе, дитя, игра такая?Уразумела ли ты, дева, что нельзяСобою жертвовать, злодею потакая,Который розы мнет, растлением грозя?Мой поцелуй летуч и легок, шаловливый;Он, словно мотылек, порхал бы да порхал,А если бы не я, любовник похотливыйВ неистовстве бы всю тебя перепахал.И по тебе могла проехать колесницаЖестоких алчных ласк подковами коней;О Ипполита, ты, любовь моя, сестрица,Мое земное все, смущайся и красней,Но только не таи лазурно-звездных взоров,В которых для меня божественный бальзам;Сподоблю я тебя запретнейших растворов,Чарующему сну навек тебя предам».И отвечала ей со вздохом Ипполита:«Нет, я не жалуюсь, но тайною винойЯ заворожена, подавлена, убита,Как будто согрешив на трапезе ночной.Вот-вот я упаду под натиском страшилищИ черной нежити, внушающей мне жуть;Куда б ни кинулась я в поисках святилищ,Кровавый горизонт мне преграждает путь.Скажи, что делать мне с тревогою моею?На что решились мы? Чуть вспомню – содрогнусь!„Мой ангел“, – говоришь ты мне, а я робею,И все-таки к тебе губами я тянусь.Что ты таишь, сестра, во взоре неотвязном?Мы обе пленницы возвышенной мечты,Пускай ты западня, влекущая соблазном,Пускай погибели моей начало ты!»Дельфина же, тряхнув трагическою гривой,Как бы с треножника бросая грозный взгляд,Вскричала, властностью дыша нетерпеливой:«Кто смеет поминать в связи с любовью ад?Будь проклят навсегда беспомощный мечтатель,Который любящих впервые укорилИ в жалкой слепоте, несносный созерцатель,О добродетели в любви заговорил.Кто хочет сочетать огонь с холодной тенью,Надеясь разогреть скучающую кровьИ тело хилое, подверженное тленью,Тот солнцем пренебрег, а солнце есть любовь.Предайся жениху в преступно глупом блуде,Пусть искусает он тебя наедине;Свои клейменые поруганные грудиТы принесешь потом, заплаканная, мне.Лишь одному служить нам стоит властелину…»Но жалобно дитя вскричало: «Погоди!Я в бездну броситься с тобою не премину,Но бездна ширится, она в моей груди!И в этом кратере восторга и обидыЧудовище меня, рыдая, стережет;Скажи, как утолить мне жажду Эвмениды,Чей факел кровь мою неумолимо жжет?Невыносимый мир ужасен без покрова;Покой меня томит, желания дразня;Я, как в могилу, лечь к тебе на грудь готова,В твоих объятиях ты уничтожь меня!»Во мрак, во мрак, во мрак, вы, жертвы дикой страсти,Которую никто еще не мог постичь,Вас тянет к пропасти, где воют все напасти,И ветер не с небес вас хлещет, словно бич.Так вечно мчитесь же средь молний беспросветных,Шальные призраки, изжив последний час;Ничто не утолит желаний ваших тщетных,И наслаждение само карает вас.Луч свежий солнечный не глянет к вам в пещеры;Лишь лихорадочный струится в щели смрад,А вместо фонарей там светятся химеры,Так что въедается в тела зловредный чад.От вожделения иссохла ваша кожа,Но ненасытный пыл за гробом не иссяк,Вихрь дует чувственный, плоть бывшую тревожа,И хлопает она, как обветшалый стяг.Вы, проклятые, вы, бездомные, дрожитеОт человеческой безжалостной молвы,В пустыню мрачную волчицами бежитеОт бесконечности, но бесконечность – вы! [148]

148

Перевод

В. Микушевича 

Лета

Сюда, на грудь, любимая тигрица,Чудовище в обличье красоты!Хотят мои дрожащие перстыВ твою густую гриву погрузиться.В твоих душистых юбках, у колен,Дай мне укрыться головой усталойИ пить дыханьем, как цветок завялый,Любви моей умершей сладкий тлен.Я сна хочу, хочу я сна – не жизни!Во сне глубоком и, как смерть, благомЯ расточу на теле дорогомЛобзания, глухие к укоризне.Подавленные жалобы моиТвоя постель, как бездна, заглушает,В твоих устах забвенье обитает,В объятиях – летейские струи.Мою, усладой ставшую мне, участь,Как обреченный, я принять хочу, —Страдалец кроткий, преданный бичуИ множащий усердно казни жгучесть.И, чтобы смыть всю горечь без следа,Вберу я яд цикуты благосклоннойС концов пьянящих груди заостренной,Не заключавшей сердца никогда. [149]

149

Перевод С. Рубановича 

Слишком веселой

Твои черты, твой смех, твой взорПрекрасны, как пейзаж прекрасен,Когда невозмутимо ясенВесенний голубой простор.Грусть улетучиться готоваВ сиянье плеч твоих и рук;Неведом красоте недуг,И совершенно ты здорова.Ты в платье, сладостном для глаз;Оно такой живой раскраски,Что грезятся поэту сказки:Цветов невероятный пляс.Тебя сравненьем не унижу;Как это платье, хороша,Твоя раскрашена душа;Люблю тебя и ненавижу!Я в сад решился заглянуть,Влача врожденную усталость,А солнцу незнакома жалость:Смех солнца разорвал мне грудь.Я счел весну насмешкой мерзкой;Невинной жертвою влеком,Я надругался над цветком,Обиженный природой дерзкой.Когда придет блудница-ночьИ сладострастно вздрогнут гробы,Я к прелестям твоей особыПодкрасться в сумраке не прочь;Так я врасплох тебя застану,Жестокий преподав урок,И нанесу я прямо в бокТебе зияющую рану;Как боль блаженная остра!Твоими новыми устамиЗавороженный, как мечтами,В них яд извергну мой, сестра! [150]

150

Перевод В. Микушевича 

Украшенья

И разделась моя госпожа догола;Все сняла, не сняла лишь своих украшений,Одалиской на вид мавританской была,И не мог избежать я таких искушений.Заплясала звезда, как всегда, весела,Ослепительный мир, где металл и каменья;Звук со светом совпал, мне плясунья мила;Для нее в темноте не бывает затменья.Уступая любви, прилегла на диван,Улыбается мне с высоты безмятежно;Устремляюсь я к ней, как седой океанОбнимает скалу исступленно и нежно.Насладилась игрой соблазнительных позИ глядит на меня укрощенной тигрицей,Так чиста в череде страстных метаморфоз,Что за каждый мой взгляд награжден я сторицей.Этот ласковый лоск чрева, чресел и ног,Лебединый изгиб ненаглядного садаВосхищали меня, но дороже залог —Груди-гроздья, краса моего винограда;Этих прелестей рать краше вкрадчивых грез;Кротче ангелов зла на меня нападала,Угрожая разбить мой хрустальный утес,Где спокойно душа до сих пор восседала.Отвести я не мог зачарованных глаз,Дикой далью влекли меня смуглые тропы;Безбородого стан и девический таз,Роскошь бедер тугих, телеса Антиопы!Свет погас; догорал в полумраке камин,Он светился чуть-чуть, никого не тревожа;И казалось, бежит у ней в жилах кармин,И при вздохах огня амброй лоснится кожа. [151]

151

Перевод В. Микушевича 

Метаморфозы Вампира

Красавица, чей рот подобен землянике,Как на огне змея, виясь, являла в ликеСтрасть, лившую слова, чей мускус чаровал(А между тем корсет ей грудь формировал):«Мой нежен поцелуй, отдай мне справедливость!В постели потерять умею я стыдливость.На торжествующей груди моей старикСмеется, как дитя, омолодившись вмиг.А тот, кому открыть я наготу готова,Увидит и луну, и солнце без покрова.Ученый милый мой, могу я страсть внушить,Чтобы тебя в моих объятиях душить;И ты благословишь свою земную долю,Когда я грудь мою тебе кусать позволю;За несколько таких неистовых минутБлаженству ангелы погибель предпочтут».Мозг из моих костей сосала чаровница,Как будто бы постель – уютная гробница;И потянулся я к любимой, но со мнойЛежал раздувшийся бурдюк, в котором гной;Я в ужасе закрыл глаза и содрогнулся,Когда же я потом в отчаянье очнулся,Увидел я: исчез могучий манекен,Который кровь мою тайком сосал из вен;Полураспавшийся скелет со мною рядом,Как флюгер, скрежетал, пренебрегая взглядом,Как вывеска в ночи, которая скрипитНа ржавой жердочке, а мир во мраке спит. [152]

152

Перевод В. Микушевича 

ЛЮБЕЗНОСТИ

Чудовище, или речь в поддержку одной подержанной Нимфы

I

Ты не из тех, моя сильфида,Кто юностью пленяет взгляд,Ты, как котел, видавший виды:В тебе все искусы бурлят!Да, ты в годах, моя сильфида,Моя инфанта зрелых лет!Твои безумства, лавры множа,Придали глянец, лоск и цветВещам изношенным – а все жеОни прельщают столько лет!Ты что ни день всегда иная,И в сорок – бездна новизны;Я спелый плод предпочитаюБанальным цветикам весны!Недаром ты всегда иная!Меня манят твои черты —В них столько прелестей таится!Полны бесстыдной остротыТвои торчащие ключицы.Меня манят твои черты!Смешон избранник толстых бочек,Возлюбленный грудастых дынь:Мне воск твоих запавших щечекМилей, чем пышная латынь, —Ведь так смешон избранник бочек!А волосы твои, как шлем,Над лбом воинственным нависли:Он чист, его порой совсемНе тяготят, не мучат мысли,Его скрывает этот шлем.Твои глаза блестят, как лужиПод безымянным фонарем;Мерцают адски, и к тому жеРумяна их живят огнем.Твои глаза черны, как лужи!И спесь, и похоть – напоказ!Твоя усмешка нас торопит.О этот горький рай, где насВсе и прельщает, и коробит!Все – спесь и похоть – напоказ!О мускулистые лодыжки, —Ты покоришь любой вулканИ на вершине, без одышки,Станцуешь пламенный канкан!Как жилисты твои лодыжки!А кожа, что была нежна,И темной стала, и дубленой;С годами высохла она —Что слезы ей и пот соленый?(А все ж по-своему нежна!)

II

Ступай же к дьяволу, красотка!Я бы отправился с тобой,Когда бы ты не шла так ходко,Меня оставив за спиной…Ступай к нему одна, красотка!Щемит в груди и колет бок —Ты видишь, растерял я силыИ должное воздать не смогТому, к кому ты так спешила.«Увы!» – вздыхают грудь и бок.Поверь, я искренне страдаю —Мне б только бросить беглый взгляд,Чтобы увидеть, дорогая,Как ты целуешь черта в зад!Поверь, я искренне страдаю!Я совершенно удручен!Как факел, правдою и веройСветил бы я, покуда онС тобою рядом пукал серой, —Уволь! Я точно удручен.Как не любить такой паршивки?Ведь я всегда, коль честным быть,Хотел, со Зла снимая сливки,Верх омерзенья полюбить,– Так как же не любить паршивки? [153]

153

Перевод М. Яснова