Цвингер

Костюкович Елена

На Бэровом? Глупости.

А почему. Может, и не глупости. Минуту. Расписание-то, поди, есть и в Бэровом? Мирей же не могла не послать ему ростер. Значит, если я не дозвонюсь до рыжей ведьмы, откроюсь Бэру и попрошу, чтоб он молнировал расписание факсом на «Франкфуртер». Хотя он, конечно, изрядно окажется удивлен.

Когда же Бэру звонить? А если б знать, где Бэр в точности обретается. Который час у него. И где он проведет оставшиеся три дня? В Гонконге, говорила Мирей?

Где, где… В безопасности! Бэра никакая холера не берет. В эту легенду посвящены уже многие. Не зря его зовут «Вечный жид».

Бэр будто ищет риск. А его самого риски, напротив, обходят по касательной. Бэр летел одиннадцатого сентября в самолете в Нью-Йорк. Бэр покинул в Греции автобус, возвратившись за телефоном, забытым в гостинице, и поехал на такси в аэропорт, а автобус со всей остальной делегацией грянулся в пропасть на повороте. Бэр сам, с сумасшедшей частотой вращая карандаш, нередко и даже грустно повторял, что по неуязвимости своей — Вечный жид. Кара за один давний грех. Не снищет ни отдыха, ни пристанища.

Виктор не знает, что за грех.

Глянуть по интернету, когда Бэров рейс.

— А интернета у тебя, мой сахарный, нет и не предвидится, — прошипел Виктор с ненавистью зеркальному ушастику, наяривая волосатой щеткой зубы так, будто хотел их до тонины истереть.

Интересно, а у неуязвимого Бэра тоже мог бы разбиться компьютер, как у заурядного лузера? Нет. У Вечного жида и неприятностей не бывает, и компьютеры мячами не разбиваются.

Бриться не надо: брит в предвосхищении вечернего праздничка. Зря. Как назывался фильм Трюффо про стюардессу — «Нежная кожа»? Почему, интересно, Дорлеак не выкаблучивалась? И Десайе после двух-трех взглядов в лифте был вознагражден, и вся нежная кожа, сколько ее там было, распростерлась перед ним безоглядно? Для Десайе специально задерживали самолет! А все потому что крупный критик, литературовед.

А Викуше почему одни щелчки да зуботычины? Потому что не литературовед? Ульриху не потрафил, не кончил университет?

— При чем здесь это, Вика! — сказало коридорное в фигурном обрамлении зеркало. — Просто такому типу, уже с морщинками, с проседью и на висках и впереди, девицы на шею не дюже вешаются!

Как? Неужели адье? Неужели кончились времена, когда он действовал наскоком и натиском? Как убийственно идет по его жизни Наталия.

Хуже нее напаскудила безвозвратно только Тоша. Которая и вовсе бросила его, исчезла в никуда, не прислав ему ни одного знака, ни звука.

Он замер. Оказалось, стоит столбом в коридоре и глядится в зеркало. Что сделать? Убрать усы? Из-за этих идиотских усов не заладилась жизнь?

У Вики длинная верхняя губа. Носить усы — становится смазлив, как белогвардеец или как Мастроянни в «Разводе по-итальянски». Без усов некрасивее, но характернее. Потому усы (а черно-бурая Викина растительность курчавится бурно и отрастает за неделю), призванные отвлекать от ушей, то красуются на Викиной физиономии, то сбриваются.

А чаще всего Виктор выглядит просто как босяк, незнакомый с ножницами и бритвой, — вот это и есть фирменный Викин стиль.

Ну конечно, Наталии эти усы, скорее всего, отвратительны. Сбрею! Буду не фат! Наталия сразу чувства мои почувствует!

Повозился еще с полчаса. Но теперь уже зеркало не смотрит фертом. Готово. Незнакомая рожа. Но она была незнакомой и до того. Что мы о себе знаем! Видим себя гораздо реже, нежели нас видят

окружающие.

Глянул на стоящие у двери Бэров кофр и Мирейкин чемодан. Установил рядом собственный.

Бросился в кровать, не забыв завести будиль…

Воскресенье, 16 октября 2005 года, Милан

…Ник… Разве это называется сон?

Такси вызываем на через двадцать минут. Кофе, надеюсь, успею. Совершить гигиенический цикл — вряд ли. Хотя недурно бы. Где и когда его совершу. В горле щекотно. Продуло на мотороллере. Это некстати.

Кому я должен прежде всего звонить? Бэру, да. У него в Гонконге даже не утро. Все же разумней начать с Мирей. Если она прискачет и принесет лэптоп или хотя бы расписание, можно будет Бэру и не сообщать о камне претыки.

Жалко, конечно, будить Мирей в воскресенье на заре. Она сейчас спит, заняв постель по диагонали, подушка на ступнях, волосы копной на глаза наброшены. Уста полураскрыты.

Поганство, будить-то жаль, а без будить — никак.

Зажмурился и надавил. Что? Надо же, Мирей опять не пожелала ответить на вызов. Может, с ней что-нибудь все же стряслось?

У меня есть номер бюро транспортных происшествий. В адресной книжке. Нет, ну это слишком уж черные мысли. Просто, а вдруг понадобится, вот со мной номерок.

Так. Вчера, обиженная, укатила на Викторовом велике выписывать свои «восемьсот восемь» среди миланского бардака. Это ясно: ключа от цепного замка нет на медном поддоне. На месте ключа какой-то до полусмерти загрызенный карандаш. Любит Мирей брать велосипед Виктора, бывая в Милане! А не наври ей Виктор и не разозли — она могла бы взять машину и комфортно себе разъезжать. Все-таки безопаснее. И вдобавок могла бы довезти на машине до Мальпенсы и Вику с Бэровым кофром. Потом Мирей отогнала бы машину назад.

Впрочем, шоферство Мирей не так уж уместно, ибо имеется осложнение в виде Любы вообще-то этой, с ее взорами довольно текучими и теплыми, с длинными ногами. К ярковолосой Мирейке Люба плюсуется плохо. Чем дальше, тем очевидней, что Мирей ревнива и способна замучить человека немыми упреками по любому поводу, даже по поводу Любы.

Двинемся же с Любой на такси, коль судьба нас соединила.

На улице канонадный гром. Первый помысел — бронетехника. Подобного звука в воскресенье не слыхали богемные Навильи. Утром в воскресенье лучшие районы Милана спят. Накануне допоздна все гудели и гуляли (бездельники) или полночи работали (креативщики)…

В этом звуке что-то слышится родное, сказал себе Вика. Холодно лопаткам. По этой улице, по булыжникам стелется наметом лютая конница… Казаки в Париже.

Какой Париж! Вик, проснись! Двадцать три года живешь в Милане. Ты лучше скажи: готов в ответную атаку с папироской смертельной в зубах? «Красиво идут, интеллигенция»?

К черту Чапаева. При неушедшей луне можно рассмотреть, это Люба волочит (интересно, из какого далека?) по булыжникам явно купленный в китайской лавке черный с серебряным рантом чемодан. Еще у нее полипропиленовая «челночная» сумка на восемьдесят литров. Вторая такая сумка посередине мостовой. Рисунок тартан. Она и киевскую квартиру Леры загромождала этими триколорами. Они — флаг постсоветских мешочников на всех материках.