Цыганка (сборник)
Шрифт:
– Что! – крикнул он – Что, кто это?! Перед ним, все еще светя фонариком, стояла какая-то фигурка – в темноте за кругом света ни черта было не разглядеть.
– Извините, что потревожила... – проговорила она жалобно.
Тут Миша опознал дочку толстого директора и от ужаса чуть не околел: вот этого ему здесь недоставало для полноты счастья – совращения Дедом Морозом малолетней пионерки!..
– Ты что?! – крикнул он. – Рехнулась?! Какого лешего приперлась среди ночи?!
– Я... просто... я хотела спросить кое-что...
Голос ее набряк близкими слезами.
Вот задрыга! Стянуть фонарик, идти ночью сюда, к незнакомому человеку?! Он давно подозревал, что дочери – это наказанье божье...
Миша подбежал к выключателю, щелкнул.
Продолжая сжимать в руке ненужный фонарик, она щурилась от света. С ворохом рыжих своих волос, с мерцающим излучением кожи она сама была словно порождением этого света...
– Чего тебе от меня надо? – спросил Миша злобно.
– У вас же все равно скоро электричка... – сказала она, садясь на мат. Сгорбилась.
– Ну-ка проваливай отсюда, – проговорил Миша. – Мне тут папаши твоего не хватает для полного удовольствия.
«Ничего себе вечерок да ночка», – подумал он. Сердце до сих пор колотилось, во рту было сухо.
– Он спит, – сказала доверчиво девочка. – Он же выпил... Они, когда выпьют, спят как медведи...
– Слушай, где тут кран? – спросил он, наждачным языком облизывая губы.
– Вы хотите пить? – встрепенулась она. – Я принесу! И действительно, минут через пять принесла воду в железной эмалированной кружке.
– Это моя, – сказала она, – в изостудии. Я в ней краски развожу...
И стояла рядом, благоговейно смотрела, как он жадно пьет.
– Ты рисуешь? – спросил Миша, отдавая ей кружку.
– Рисую, да... Но я хочу актрисой быть. Я хочу, знаете, играть... Констанцию Буонасье!
Ах, вот оно что... Ну да, как он сразу не догадался...
– Ты... тебя как зовут-то?
– Таня!
– Знаешь, Таня... Ты подумай хорошенько, советую... ведь этот наш труд – такая морока... столько обид, тоски, интриг... зависти...
– И у вас – зависть? – спросила она. – Я не верю. Вы такой... такой летучий, прыгучий!
– Вот-вот, – усмехнулся Миша, – летучесть-прыгучесть в цирке главное достоинство... В театре необходимы еще кое-какие качества...
– А я «Трех мушкетеров» из-за вас три раза смотрела, сначала с восьмыми классами, потом с седьмыми, потом опять с восьмыми... Вот то место, когда вы фехтуете на лестнице один против шести! Это так здорово! Я просто не дышала! Я не верю, что вы кому-то завидуете.
– И тем не менее, завидую! – сказал он и вдруг удивился, что именно здесь, перед этой незнакомой девочкой, наконец признался самому себе.
– Кому, например? – удивилась она.
– Например, Сеньке Либерману... Он играет Сирано... а это моя мечта – сыграть Сирано.
– Я думала, все актеры мечтают сыграть Гамлета... А этот...
Миша вспомнил, что гардеробщица Слава называла спектакль «Сейран де Бержерак», у нее соседа-армянина так звали, Сейран. Еще она говорила: «У меня радикулёт на нервной почке».
– Слушай, – сказал Миша, – иди ты, ради бога, домой, а? У меня из-за тебя могут быть дикие неприятности!
– Ну пожалуйста!!! – взмолилась она. – Еще полчасика, неужели вы боитесь, вы же смелый, вы – Д’Артаньян...
– Нет, я – Сирано, – сказал Миша. Он поднял с полу посох Деда Мороза, достал из кармана накладной нос, закрепил резинку на затылке. Девочка смотрела на него, не шевелясь.
– А... кто он такой?
– «Но кто же он такой? – подхватил артист ТЮЗа Михаил Мартынов, запрыгивая, как на сцену, на гору черных кожаных матов. —
Сложнейший из вопросов...Пожалуй, астроном...Он музыкант!Поэт!Он храбрый человек.Он физик!Он философ!И сумасшедший! Но его отвагаНеподражаема! И он со всеми прост.И плащ его похож на петушиный хвост,Когда его слегка приподнимает шпага...А нос какой! Он так отрос,Что нужен шарабан – его не вложишь в тачку...Бедняга по утрам прогуливает нос,Как барыня свою собачку!»Миша спрыгнул с горы матов и неожиданно для себя самого вдруг пустился рассказывать содержание пьесы Эдмона Ростана. Девочка сидела на мате, подняв колени к подбородку, смотрела своими янтаринами, тянула к нему острое лицо. Поглощала, пожирала... да, это был экземпляр...
А его уже закрутило. Не отдавая себе отчета, по ходу пересказа сюжета Миша вскакивал, садился, прохаживался перед нею, жонглировал посохом... Вдруг пускался играть какой-нибудь отрывок. И вообще, как всегда случалось с ним, когда речь заходила об этой роли, он все меньше обращал внимание на девочку и перед собой видел не ее, а зал...
Текст роли, как и текст всей пьесы, он давно уже знал наизусть...
– Вы что так смотрите? Вам нравится мой нос?
– Я... Что вы?..
– Может быть, мы оба Смутили вас?
– Ошиблись, сударь, вы...
– Быть может, носик мой качается, как хобот?
– Нет, вовсе нет...
– Или как клюв совы?
– Да что вы...
– Может быть, на нем нашли вы пятна? Или, быть может, он торчит, как мощный пик?
– Я вовсе не смотрел...
– Вам, значит, неприятно осматривать мой нос?